Помор
Шрифт:
— Откуда гнали? — поинтересовался Маккой.
— Из Техаса.
— Скот упитан?
— Жирненький, — усмехнулся Фёдор, — отъелся по дороге.
— А молод ли?
— Больше всего двухлеток, пятилеток сотни две.
Джозеф «Ковбой» достал из нагрудного кармана сигару. Откусив кончик, он чиркнул спичкой и раскурил произведение гаванских табачников.
— Теодор Чуга… — проговорил Маккой, щурясь. — Не ты ли прикончил Ньютона Монагана?
— Было дело, — сдержанно ответил помор.
Ранчеро кивнул, затянулся как следует и сказал:
— Партию скота я отправил на днях, так что двор пуст. Можешь загонять стадо. Много за него не дам — мяса нынче хватает. Двадцать пять долларов за голову. Идёт?
— Тридцать пять.
Маккой пальцем поднял шляпу надо лбом, почесал его, будто в раздумье, и назвал свою цену:
— Тридцать.
— Согласен, — кивнул Чуга, не надеявшийся и на двадцатку.
— По рукам?
— По рукам!
Остаток дня был заполнен прогоном стада, устройством его на новом месте, передачей шустрым ковбоям Маккоя.
Фёдор вернулся в город усталым, но в то же время испытывая невероятное облегчение. Тяжкие недели перегона, полные каждодневных угроз и тревог, — всё это осталось позади. Им сопутствовала удача, они поставили на кон что имели — и выиграли у судьбы.
Федор улыбнулся: теперь можно и выспаться по-человечески! А для начала — поесть. Или так — выпить и закусить! Занятый приятными раздумьями, помор направил чалого к платной конюшне.
За её широкими воротами пахло навозом, кожаной сбруей и свежескошенным сеном. В денниках возились лошади, фыркая и переступая копытами. Наверху располагался сеновал, занимая весь чердак. Туда вели две лестницы. По одной из них как раз спускался конюх — пожилой мексиканец с редкой проседью в чёрных как смоль волосах.
— Оставите на ночь, сеньор? — спросил он, отряхивая с себя солому.
— Да, — кивнул Чуга, — ему надо отдохнуть.
— Ночёвка стоит пятьдесят центов, сеньор. Порция корма — ещё двадцать пять.
Федор сунул конюху доллар и велел:
— Задай ему овса или кукурузы. Да, и протри хорошенько!
— Си, сеньор! — откликнулся повеселевший мексиканец.
Благодушествуя, предвкушая завтрашние покупки и обновки, Чуга неторопливо прошествовал к железнодорожным путям. Даже просто пройтись пешком, прогуляться по гулким доскам, не чувствуя под собою седла, было маленьким удовольствием.
Абилин жил своею обычной жизнью. Где-то скрипел насос, и тугая струя била в оцинкованное ведро. У магазина напротив загружалась пара фургонов. Двое ковбоев сидели на краю дощатого тротуара, смоля цигарки. Лохматая собака лежала в горячей пыли, искоса поглядывая на ощипанного петуха, клевавшего лошадиные «яблоки».
Из салуна «Хоум-стейк» доносились взрывы грубого хохота, а в окне номера на втором этаже «Дроверс-коттедж» мелькал женский силуэт. Нежный голос выпевал «Красотку Бетси». Классика!
Фёдор направился было к веранде «Дома погонщика», словно завлечённый неведомой сиреной, но передумал. В измаранных джинсах и выгоревшей рубашке, в грязных сапогах, пропахший пылью и потом… «Не та ты публика», — усмехнулся Чуга. Пообещав себе заглянуть в «Дроверс-коттедж» завтра, он направил стопы к «Сейвори-салуну», вывеска которого извещала о том, что «Сью Джордан предлагает стейки, яйца и пироги».
Толстые стены салуна из глины хранили приятную прохладу — хоть лето ещё и не началось, а солнышко уже припекало. Внутри было малолюдно.
Растрёпанный фермер с хлюпаньем и чавканьем поглощал порцию похлёбки, пачкая скатерть-шотландку. Старик в вислой шляпе, из-под которой выглядывали моржовые усы, опущенные на грудь, мирно дремал у стенки, нежно обняв старенькую винтовку.
Федор умял бобы с мясом бизона и слопал половину яблочного пирога, когда в салун ввалилась шумная компания ковбоев. Радуясь жизни и законченной работе, они столпились у стойки, требуя виски. Шустрый бармен мигом их обслужил. До Чуги доносились обрывки разговора:
— В Огаллалу он махнул, вот куда.
— Ха! Если Берт надеется, что там не знают, какой он брехун, то зря!
— Что да, то да…
Фёдор без охоты вышел из-за стола и сунул доллар румяной пышечке, вероятно той самой Сью Джордан.
Покинув заведение, он остановился близ входа, прислонясь к столбу, поддерживавшему навес. Сощурившись, огляделся.
В Абилине всё текло по-прежнему. Дальше по улице, возле аккуратного домика с верандой, остановилась пролётка, из неё вышел щеголевато одетый мужчина с чёрным саквояжем. Надо полагать, местный врач. Воз с трясущейся горой сена проследовал к конюшне. Фермер-немец сложил в фургон инструменты — лопату, лом, кирку — и занял место на козлах. Из проулка, на усталых конях, выехали трое парней в насквозь пропыленной одежде и спешились у «Сейвори-салуна». С другой стороны подошли ещё двое здоровых мужиков — один с наголо обритой головой, так что шляпа сидела на ней как на болванке, а другой был затянут в кожу — всё на нём: и штаны, и рубаха — было сшито из оленьей замши, изрядно потёртой и засмальцованной до черноты. Но пара предметов, находящихся при «кожаном», отличалась чистотой и ухоженностью — это были револьверы «шоук-и-мокланахан», низко висевшие в кобурах ручной работы, подвязанные над коленями сыромятными ремешками.
Мордатый, губастый, своим широким, словно расплющенным, носом здоровяк смахивал на негра, тем более что и кожа его, белая при рождении, никогда после, похоже, не соприкасалась с водой и мылом, имея неприятный серый оттенок.
Быстро осмотревшись, «кожаный» остановил свой взгляд на Чуге, и тут же пухлые губы его разошлись в подобии улыбки. Уткнув руки в боки, совсем близко от револьверных рукояток, он громогласно объявил, не сводя глаз с Фёдора:
— Ты убил Карибу Харта! Так. Он мой брат! Я — Пегготи Харт! Так!
Помор выпрямился и холодно сказал:
— Твой брат — паршивый скотокрад. Он увёл наших коров, за что мы его и повесили.
Трое «запылённых», до этого лениво отряхивавших штаны, шагнули к Фёдору почти одновременно, в ногу. Он мельком глянул на них, вычисляя самого опасного. Ближе всего стоял высокий юнец с двумя «кольтами» в кобурах, но он-то как раз Чугу не беспокоил — это был один из тех неразумных вьюношей, которые спешили доказать свою крутизну, походя на покуривающих мальцов, — те тоже играют во взрослых, не разумея, что папироса только подчёркивает их нежный возраст. Прямая и явная угроза исходила от невзрачного мужчинки в мятых штанах с пузырями на коленях. У него имелся всего один револьвер, но мужчинка явно умел им пользоваться — тусклый, пустой взгляд убийцы подтверждал это.