Помпеи нон грата
Шрифт:
– Не густо! – посетовала она, глядя на погребальный сосуд. – Я-то думала, что побольше будет… Но все равно ты Лопе де Вега! В смысле – собака на сене!
– Кто-кто?! – грозным голосом переспросила вдова.
Однако любовнице было все по колено: и Сена, и Рейн, и далекая Амазонка. Она протянула вдове пустую консервную банку, где раньше водилась килька, и озвучила цель своего визита:
– Ты русский язык понимаешь?! Отсыпь, говорю, половину!
И указала, для ясности, на урночку с прахом покойного…
С тех пор вдова и любовница мирно жили в одном населенном пункте.
А любезная стюардесса принесла нам шампанского и пожелала приятного времяпрепровождения. Чего я никак не мог допустить и принялся занудствовать.
– Выходит, что никакой гостиницы нет? – спросил я у Юлии Феликс.
– Ну отчего же, – пожала плечами она и достала из сумочки рекламный буклет. – Смотрите сами…
– «Во владении Юлии Феликс, – вслух зачитал я, – сдаются внаем: меблированные комнаты для проживания и художественные мастерские на втором этаже. При заключении договора на долговременный срок – гибкие скидки!»
– Там еще сказано про элегантные купальни, – добавила Юлия Феликс.
– Я видел, но постеснялся спросить, что это за порнография, – отвертелся я от восхваления вышеозначенных купален. – Так, значит, вы не Юлия Феликс?
– Ну отчего же, – снова сказала она, достала из сумочки паспорт и развернула на третьей странице с фотографией.
– Вы абсолютно не изменились! – поспешно заверил я.
– Надеюсь, – усмехнулась Юлия Феликс. – Потому что фотографировалась для паспорта всего месяц назад.
– Меняли фамилию? – уточнил я.
– Как раз фотографию, – ответила она. – И не пытайтесь выдрать паспорт у меня из рук! Все равно не отпущу!
– Не доверяете? – ухмыльнулся я.
– Закрываю пальцем год своего рождения! – пояснила Юлия Феликс. – Это вам знать необязательно!
– Обычно такими вещами занимаются женщины, которым за тридцать, – как можно индифферентнее заметил я. – Или за тридцать пять.
– И наводящих вопросов не задавайте, – промурлыкала Юлия Феликс. – Если вам так удобнее – мне восемнадцать лет.
Я взвесил исходные данные: и документы, и фотография в паспорте, и гостиница были на месте. А в чем же тогда заключался фокус, о котором говорила Юлия Феликс?! Автограф, добытый преступным путем, – слабая компенсация за полный пансион и миди-бар в номере. Ведь мне расписаться хоть на заборе – раз плюнуть. Я это проделывал неоднократно в местном отделе учета и регистрации актов гражданского состояния. Под свадебный марш Мендельсона, не к ночи будет помянут. Разве что…
– Мы летим не в Помпеи?! – воскликнул я и ткнул указательным пальцем в иллюминатор, очень довольный своей проницательностью.
– Помпеи?! – моментально откликнулась стюардесса, которая, как обычно, ошивалась поблизости. – Ай! Ой! Уй!
– Что случилось? – насторожился я вместе с остальными пассажирами.
– Вы
Словно придурковатый рингтон на мобильнике.
Оставалось только выйти какому-нибудь затрапезному шпендрику в канотье и объявить: «Граждане пассажиры! Проверка проездных документов! Пожалуйста, предъявите свои билетики!» И полный аншлаг на Бродвее этому кабаре был бы обеспечен…
[5] Однажды я посетил уездный город N в самый разгар эпидемии гриппа. Мой брат обретался в местном Театре оперы и балета имени Голопупова, можно сказать, служил, если расценивать роль «Господа! Кушать подано!» как драматическую. Вдобавок брательник изображал всех немецких агрессоров от ефрейтора до унтер-штурмфюрера и мог бы сформировать отдельную дивизию СС из своих персонажей. Это сценическое амплуа значилось в театральных программках как «Первый фашист», что ни в какое сравнение не идет с рядовым «Гамлетом».
5
Моралия пятая: «О фашистах в Театре оперы и балета имени Голопупова».
Надо заметить, что, кроме угольных куч возле вокзала, в городе N не было ничего примечательного. Даже питейные заведения и магазины открывались в тринадцать ноль-ноль по московскому времени, и только в театральном буфете подавали спиртное с одиннадцати часов. Святое дело! И все окрестные мужики брали билеты на детские утренники: «Курочка Ряба», «Девочка Маша и три медведя» – иначе в театральный буфет было не попасть. Этакие специальные отчисления на культуру! И мужикам хорошо, и местный Театр оперы и балета имени Голопупова не бедствует.
А тут подкосила инфекция всю, понимаешь, труппу. Сопливая «девочка Маша» еще кое-как выходит на сцену, но сразу же заваливается в постель к Мишутке, а партию «трех медведей» исполняет один баритон и почему-то козлиным фальцетом. Короче говоря, под угрозой срыва оказались утренние и вечерние спектакли. На последние, конечно, начихать, сборов они не делают, однако именем Голопупова надо дорожить и нести свой актерский крест вопреки лихоманке. И посему главный режиссер стал набирать добровольцев из необстрелянных «бойцов».
Дошло до того, что хватали утренних мужиков в театральном буфете и выводили на сцену как партизан. Прямо по Станиславскому, со всеми побудительными мотивами и воплями: «Что же вы, ироды, делаете?!», «А за „козла“ ответишь!» и «Уберите детей! Детей моих пожалейте!». Даже театральный реквизит мужикам не выдавали, так, надорвут фуфаюшку побольше – и вылитый партизан! А уцелевшие актеры с автоматами надрываются: «Ахтунг! Ахтунг! Шнеля! Шнеля! Мютцен аб! Мютцен ауф!» и, хуже того, «Пиппирре, битте!». Тут поневоле обалдеешь, когда из теплого буфета да на расстрел! Вдобавок неясно – трофейное у оккупантов оружие или взятое напрокат в местном военно-патриотическом музее. То есть полный аншлаг!