Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)
Шрифт:
— А не закусить ли нам? — рискнул Стряпков прервать изложение будущего трактата. — Может, тяпнем по рюмочке…
— Пожалуй, можно… Вот опять практика. Выпить и закусить. А можно ли на глазах у подчиненных? И сколько можно?
— В меру.
— А кто ее измерил? Ну ладно, пошли. Я тоже проголодался…
Каблуков сидел под березой, поближе к костру, где жарили шашлык. Кузьма Егорович с тарелкой в руках стоял в очереди. Здесь и нашел его Ложкин — заведующий ларьком на привокзальной площади. Велосипед у него был в грязи, да и сам он был не первой свежести, перепуганный, взъерошенный.
— Беда,
— Что взяли?
— Гири взяли. Накладные…
— Колбасу?
— Взяли.
— У, черт! Не мог, дурак, спрятать… Христофоров знает?
— Не можем его найти. Кокин в милиции сидит… со вчерашнего вечера…
Все разглагольствования Каблукова показались Стряпкову мелочью, дурным сном. Он с ненавистью посмотрел на Ложкина.
— Довезешь?
— Попробую…
— Поехали.
Каблуков сидел под березой, ждал, когда Стряпков принесет ему шашлык. Вместо покорного, ласкового Кузьмы Егоровича к нему подсела Марья Антоновна.
— Чего один тоскуешь? Шел бы к людям. Посмотри, как твой сын с молодой женой отплясывает.
— Мой сын? С молодой женой?
— Твой, твой… Господи, да я, кажется, лишнее сказала?!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ —
о последнем банкете системы Латышева
Удивителен русский язык. Иной раз корень у слов один, а стоит букву заменить или переставить, и смысл получается совсем противоположный. Добыча труженицы пчелы за известный период называется «взяток». Взяток — чисто благородное дело. Но стоит слегка изменить окончание — и нате вам пожалуйста, совсем не благородное и не чистое — взятка.
Давно пора освободить самоотверженный пчелиный труд от ядовитого словарного соседства. Надо это самое получение дополнительной оплаты труда именовать как-нибудь по-другому. Может быть, называть добровольным приношением, материализованной благодарностью, возмещением за потраченные усилия, — короче говоря, надо поискать. Тогда сами собой отпадут и такие грубо прямолинейные производные, как взяточник, взяткодатель. Взяточник будет именоваться — принимающий благодарность, взяткодатель соответственно — приносящий благодарность. Будет сделан серьезный шаг в борьбе со взяточничеством вообще, как с наследием проклятого прошлого.
Директор заготконторы Василий Васильевич Коромыслов сам дошел до определения действия, за которое по статьям 117 и 118 Уголовного кодекса РСФСР предлагается изоляция до двух лет, а в особо отягчающих вину случаях и до пяти.
Никогда — ни вслух, ни в мыслях — Василий Васильевич не употреблял непристойного слова «взятка», а говорил «компромисс».
Первый раз Василий пошел на компромисс с тяжестью на душе. Он был уверен, что это первый, но, конечно, последний раз. Однажды ему пришлось взять в долг небольшую сумму и вскоре же отдать ее. Коромыслов явственно ощутил все значение формулы о кратковременном кредите: «Берешь чужие и ненадолго, отдаешь свои и навсегда».
И он невольно сравнил: заем и «компромисс»? Что же лучше?
Как и следовало ожидать, сравнение оказалось не в пользу займа: компромиссные деньги не надо было возвращать, они удивительно легко становились своими.
Второй раз «компромисс» сопровождался угрызениями совести, — можно было,
Первое время нет-нет да и всплывал проклятый вопрос, от которого на душе становилось пасмурно в самый яркий, солнечный день, сосало под ложечкой и даже звенело в ушах: «А если попадусь?» Затем треволнения стали посещать все реже и реже, и пришло абсолютное, уверенное спокойствие.
Как-то в кабинет к Коромыслову пришел незнакомый молодой человек с университетским значком в петлице синего пиджака.
— Разрешите представиться — Семин, следователь городской прокуратуры.
И предъявил удостоверение. Коромыслов впервые в жизни физически ощутил значение слов: «Почва уходит из-под ног». Ему показалось, что кабинет качнулся, провалился пол и кресло повисло в воздухе. Если бы следователь повременил с дальнейшими вопросами, посидел бы несколько секунд молча, внимательно посматривая на собеседника, — Василий Васильевич натворил бы, пожалуй, непоправимых глупостей: потерял бы сознание, заплакал, завизжал от страха, даже признался.
Но следователь особой наблюдательностью не отличался и сразу объяснил, что явился выяснить кое-что о сверхурочных работах.
Коромыслов собрал всю волю и снова обрел уверенность. Больше того, он начал разговаривать со следователем несколько грубовато и сплавил его к главному инженеру.
Это была генеральная репетиция будущей, вполне вероятной встречи с правосудием. Теперь Коромыслов был готов к любым случайностям.
До первого столкновения со следователем Василий Васильевич, сидя на собраниях, когда произносились слова «будем работать еще лучше», «отдадим родине все силы, а если понадобится, то и жизнь», «повысим качество», «ударим по разгильдяйству», внутренне содрогался. Ему казалось, что вот сейчас встанет кто-нибудь и скажет: «Как же с таким директором можно поднимать качество?» После посещения следователя эти мысли исчезли, Василий Васильевич стал тверже. Про таких на судебных процессах говорят: «Закоренелый!»
…Коромысловы отдыхали после обеда, когда к ним ввалился перепуганный Стряпков. Кузьма Егорович по дороге из леса до изнеможения оброс неприятными новостями. В ларьке около парка, оказывается, тоже были комсомольцы — купили килограмм колбасы, взяли накладные, сняли остатки. Кокин из вытрезвителя переведен в дежурную комкату. Жене свиданья с ним не дали. Выяснилась еще одна огорчительная, страшная подробность — Кокин накануне пьянствовал вместе с директором ресторана «Сеть» Латышевым. Шеф-повар Сметанкин слышал, как Латышев, провожая Кокина, произнес фразу: «Повинную голову меч не сечет!» А сегодня утром жена Латышева с двумя большими чемоданами внезапно уехала из Краюхи.
Все это было необычно, волнительно, тревожно.
— Ну как, Василий Васильевич, что ты на это скажешь?
Коромыслов исподлобья посмотрел на Стряпкова и жестко спросил:
— Ты что меня, Кузьма, за полного дурака принимаешь? При чем тут я? На кой черт тебе мое мнение? Сами жульничали, сами и расхлебывайте…
— А ты? Ты что? Ангел?
Коромыслов показал Стряпкову кулак, и Кузьма Егорович сразу вспомнил разговоры о том, что когда-то нынешний директор заготконторы с одного удара оглушал быка.