Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)
Шрифт:
— Что это такое?
— Не знаю. Наверно, когда снег набивали.
Вася потянул клеенку сильнее. Она затрещала,
— Тут что-то закопано.
Он вытащил из снега сверток, поднял его.
— Интересно, Зойка!
Но Зойка уже сама увидела. Из свертка падали на снег толстые, тяжелые пачки денег.
Молодые супруги, как по команде, выскочили из ямы.
— Видела?!
— Тысяч сто, не меньше.
Вася присвистнул:
— Сказала! В одной пачке тысяч сто, а их там! Видела? Откуда
— А ты думаешь — это его?
— Чье же?
— Где же он взял?
— Не знаю.
— Я боюсь…
— Стой тут. Я спущусь.
— Не ходи, не надо! Я боюсь!
— Пойдем вместе.
Они спустились в яму. Пачки лежали кучкой. Одна отлетела в угол, устроилась у подножья большой кадушки с капустой.
— Сто тысяч? Тут миллиона три! Отделение Госбанка.
Вася уложил пачки в клеенку, но закопать не успел, послышался голос Марьи Павловны:
— Дети! Скоро вы?
— Идем, мама!
Они торопливо выскочили из ямы, погасили свет. Пока Зойка запирала дверь, Вася шутил с тещей:
— Чуть не угорели в погребе. Угорела барыня в нетопленной хате.
Юрий Андреевич стоял в дверном проеме, как в траурной раме, и в этом было что-то зловещее. Тревожно смотрел на молодых: «Слава богу, все в порядке. Ишь как Зойка растрепалась, щеки горят. Видно, и впрямь целовались».
Бодро разлил по рюмкам вино, провозгласил:
— Живите хорошо, ребята.
И не удержался от поучений:
— Вот мы с матерью сколько прожили! Хорошо прожили, стыдиться нам нечего.
Вася и Зойка переглянулись. У Юрия Андреевича опять екнуло сердце: «Чего это они?»
Выпили. Христофоров привычно похвалил грузди:
— Хороши! И как ты их, мать, только сберегаешь?
Счастливая, что все, кажется, обошлось по-хорошему, Марья Павловна простила мужу обиды и, как всегда, со смехом ответила:
— Слово я такое знаю. Вы только подумайте, Вася, сама я с юга, у нас там грибов и в помине нет, а научилась, как будто всю жизнь в Краюхе прожила.
Христофоров несколько раз посмотрел на ключи от погреба, висевшие на законном их месте. Неожиданно для себя спросил дочь:
— Хорошо погреб заперла?
Зойка совершенно спокойно ответила:
— Хорошо. А что?
— На днях у Мочаловых очистили. Поросенка они накануне зарезали — одну голову оставили.
Вася успокаивающе пошутил:
— Ваши кадушки не унесут. Надорвутся…
Посоветовались, где Васе ночевать: здесь, или идти домой. Он был бы рад остаться, но Юрий Андреевич запротестовал:
— Родителям не сказал? Иди домой. Яков Михайлович с Еленой Сергеевной на нас обидятся. Скажут: «Украли сына!»
Зойка вышла проводить Васю до калитки. Юрий Андреевич слышал, как она сказала матери:
— Я, мама, в чулане лягу. Душно дома.
И
В доме стояла тишина.
Юрий Андреевич проснулся словно от толчка. Первой мыслью было: «Надо сходить в погреб, посмотреть». Потом его чуткий слух уловил какую-то подозрительную возню. Он вышел в кухню и даже не удивился, увидев, что ключей от погреба на гвозде нет.
«Ах подлец!» Христофоров торопливо натянул пижамные брюки, всунул ноги в тапочки и, стараясь не скрипнуть дверью, крадучись, подошел к погребу — замка на дверях тоже не было. «Что мне делать с ним? Что?» Его охватила острая, тоскливая ненависть. Он с трудом сдержал злые, бранные слова.
Из ямы доносился шепот:
— Заверни получше.
— Не мешай… Им тут не долго лежать…
Юрий Андреевич рванул дверку и спрыгнул в яму.
Зойка заплакала, закрыв руками лицо. Василий стоял на коленях, собирая пачки денег.
— Положи! — злым шепотом приказал Христофоров.
Василий бросил деньги и выпрямился.
— Зойка! Пошли…
Зойка не могла сказать ни слова, она только замахала руками.
— Идем, Зоя…
Василий не договорил. Юрий Андреевич со всей силой ударил зятя в. подбородок, схватил за брючный ремень и повалил на кадушки…
— Я тебе, сволочь! Гадина! Я тебе покажу…
Он был страшен, разъяренный председатель «Тонапа». Только об одном он не забыл — об осторожности — и произносил гадкие, мерзкие слова шепотом. Он плевался, хрипел, царапал Василию лицо. Зойка хватала его за руки, но он ударил и ее.
Зойка дико закричала:
— Мама!
Сверху раздался спокойный голос:
— Граждане! Что это у вас происходит? Может, подниметесь наружу? Здесь вам будет сподручнее.
Над ямой склонилась голова в бело-красной милицейской фуражке.
— Поднимайтесь, граждане, поднимайтесь. Гражданин Христофоров тут проживаем? Вы будете? Разрешите предъявить вам ордерок. Шаповалов, закрой калитку.
Он был очень вежлив, младший лейтенант милиции Столяров. Старался не смотреть на Зойку, на которой отец порвал кофточку.
Василий кивнул на погреб:
— Вы бы, товарищ лейтенант, в яму спустились. Там кое-что для вас припасено.
— Спустимся, молодой человек. Все посмотрим. Имеем на то особое распоряжение. Пройдемте, граждане, в помещение. Шаповалов! Обеспечьте понятых.
На пороге стояла полусонная, но все сразу понявшая Марья Павловна. Зойка с плачем кинулась к ней:
— Мамочка!
Юрий Андреевич сидел нагнув голову, зажав руки меж колен.
За все время обыска он не произнес ни одного слова.