Понять Россию. Опыт логической социологии нации

Долин Георгий

Какова же она? Для полного ответа на этот вопрос требуется уже другое исследование, поэтому здесь мы ограничимся только обозначением принципиальных позиций.

Во-первых, определять тенденции глобального развития будут все больше не процессы национальной самоидентификации и самоутверждения, а внутрицивилизационная интеграция, межцивилизационная конвергенция и порождаемые ими противоречия. Национальные истории все более будут поглощаться историями цивилизаций.

При этом стоит напомнить, что еще два года назад попытки напомнить о теории конфликта цивилизаций Сэмюеля Хантингтона напрочь отметались официальными политиками77. Теперь уже общепризнанно, что конкурентное системное противостояние

либерально-демократического Запада и исламского теократического авторитаризма, которое сегодня находится в активной фазе, все более оформляется именно как противостояние цивилизаций и приобретает черты религиозно-этического и культурного конфликта.

При этом внутри самих конфликтующих цивилизаций будут разворачиваться внутренние конфликты, связанные с процессом консолидации.

Так развитие христианской цивилизации будет определяться развитием конфликтных отношений Запад – Россия.

Развитие исламской цивилизации будут все более определять конфликт между суннитской и шиитской ее ветвями при этом ведущая роль в консолидации мусульман будет принадлежать Ирану, уже сегодня претендующем даже на технологическое превосходство над Западом.

Третьим центром цивилизационной консолидации станет Китай, который все более будет вовлекать в орбиту своих интересов страны ЮВА, при этом Япония будет постепенно утрачивать свое влияние в этом регионе.

По мере углубления межцивилизационных противоречий перед Россией все более очевидней будет вырисовываться дилемма: четко определить свою ориентацию на развитие солидарности с Европой или оказаться в полосе мощных столкновений цивилизаций, которые значительно превосходят нас либо технологически, либо более консолидированы.

Предстоящий нам выбор далеко не прост. Хотя бы потому, что Европа – наследница традиций общественной и государственной организации идущей от демократических традиций Древней Греции и Рима. Мы же – наследники системной организации идущей от монголо-татар и фактически обрекающей нацию не на поступательное развитие, а лишь на бесконечное повторение циклов смены деградировавших элит и внешнего оформления, чтобы его архаичность не столь шокировала более продвинутые народы.

При этом парадокс заключается в том, что в сохранении нашей системной организации заинтересованы не только наши элиты но и Запад и исламский мир. И это можно видеть не только в современной истории, но и во времена нашей национальной юности.

Мы уже знакомы с мнением голландского гостя побывавшего в России во времена царствования Михаила Федоровича, который считал, что «народ этот благоденствует только под дланью своего владыки и только в рабстве он богат и счастлив».

Однако не менее примечательно следующее затем замечание Костомарова: «приговор этот, высказанный гражданином республики о необходимости сурового самодержавия для русского народа, очень знаменателен. Иностранцам, жившим в России, оно было по сердцу, потому что при безусловной силе верховного правительства им легче было добывать себе такие привилегии, каких бы им не дал никакой собор, составленный, между прочим, из лиц торговых и промышленных, чувствовавших на себе невыгоду льгот и преимуществ, даваемых иностранцам перед русскими».

Вот в чем «великий секрет» того, что западные финансовые и промышленные магнаты всегда заигрывали как с большевиками, так и с нынешней властью и готовы ей простить явное несоответствие демократическим стандартам. Ибо «при безусловной силе верховного правительства» не только проще договориться о привилегиях, но и сама система не представляет угрозу как реальный конкурент.

Право силы или моральное право

Впрочем, у России есть и другой путь стать действительно великой и влиятельной державой, даже не смотря на то, что наша системная организация делает нас экономически и технологически неконкурентоспособными.

И это может быть сделано отнюдь не за счет наращивания военной мощи. Сегодня военное превосходство не мыслимо без экономического и технологического либо без морального сплочения и готовности народа к самопожертвованию во имя Отечества. Ни того, ни другого у нас нет. Мы можем стать реально влиятельной силой только если Россия даст пример новой морали в отношениях между народами.

В основе этой новой моральной революции в области международных отношений лежит переосмысление содержания используемых в современной политической риторике, логике и практике ключевых оперант как уже не адекватных складывающимся отношениям.

Этих оперант не так уж много: национальный интерес, суверенитет, безопасность, ресурсы. Сегодня мы становимся свидетелями существенных трансформаций этих понятий.

Национальный интерес

Мы всегда склонны считать справедливым все соответствующе собственным интересам. При этом интересы других, естественно, считаются вторичными и если есть возможность, – ими «справедливо» пренебречь.

Порочность такого подхода становится все более ощутимой по мере усиления мирового разделения труда и партнерской зависимости. Пока в обществе преобладает стремление к самодостаточности, эгоцентризм национального интереса имеет хозяйственный и политический смысл. Однако по мере усиления интеграции национальных хозяйств в мировое, понятие «национальный интерес» все более замещается понятием «добросовестное партнерство». Попытки же получать одностороннюю выгоду неизбежно создают порочный круг адекватных ответов. Россия как никакая другая страна в мире могла оценить это на своем собственном примере и именно нам должно первыми дать ясный сигнал к переоценке смысла национального интереса.

Суверенитет

Классическая трактовка этого понятия – полная независимость государства в его внутренних делах и внешних отношениях.

Однако сегодня мы все более осознаем, что именно стремление к полной независимости является источником, как это не парадоксально, угроз для динамичного развития нации.

Каковы эти угрозы? Прежде всего, речь идет об использовании суверенитета для консервации несостоятельных схем общественно-экономического развития.

В связи с этим показательно отношение к суверенитету, сформулированное в программном выступлении бывшего замглавы администрации президента Владислава Суркова перед активом «Единой России»: «суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности». Однако формула Суркова на самом деле означает не что иное, как использование суверенитета для политической компенсации издержек неконкурентоспособной социально-экономической системы. При этом суверенитет на самом деле лишь «цивилизованное» территориальное обозначение интересов определенного круга элит.

Другая серьезная угроза связана с тем, что установка на суверенность неизбежно вступает в противоречие с процессом интенсивной интеграции системно близких сообществ и внутренней консолидации разного рода системных образований, начиная от экономических и политических союзов (например, ЕС) до глобальных общностей, таких как «христианская цивилизация», «исламский мир» и т. д.

Мощный процесс системной интеграции ведет к размыванию политического смысла самого понятия суверенность и оно все более наполняется культурологическим содержанием. Отсюда доминантой политического развития становится не укрепление национальной государственности, а системная интеграция и обеспечение этнокультурной автономии.