Попаданец со шпагой
Шрифт:
– Вадим Федорович, завтра нас с вами ожидает военный министр!
Нормально, да? Вот так «с разбегу об телегу» – сразу к министру. Меня его превосходительство раньше мог предупредить?
– Простите, Михаил Михайлович, а почему так срочно? Я совершенно не готов…
– Перестаньте! – Генерал улыбался во все тридцать два зуба. – Какие ваши планы это нарушает?
– У меня, извините, работа в лаборатории, – я замялся, – и там же некоторые вещества, которые стоит продемонстрировать его высокопревосходительству…
– Хорошо, я заеду за вами часом
Молодец! Настоящий вояка: раз-два, вперед!
– Извините, но все не так просто. Эти вещества нужно подготовить и отмерить, чтобы демонстрировать самому министру. А это не час и не два, понимаете?
В результате поехали мы на следующий день налегке. В случае чего – расскажу. Заинтересуется – попросит подробностей и назначит еще одну встречу…
Интерьер военного министерства не поражал. То есть никакой особой роскоши. Все было очень солидно и добротно: мраморные лестницы, паркет, барельефы… Но это не давило на психику и не заставляло чувствовать себя той самой тварью дрожащей, пришедшей просить милостыню.
После доклада Бороздина адъютанту о нашем прибытии, тот немедленно отреагировал: «Вас ожидают!» – на минуту заскочив в кабинет министра для доклада, распахнул перед нами двери.
Барклай совершенно не напоминал себя в монументе возле Казанского в Ленинграде-Петербурге: человек и человек. Наград на нем, конечно, было навешано немало, но это не «мишура» – каждый свой орден, каждую медаль этот человек получил за сражения. Сражения, которые как минимум не проиграл.
Я немножко робел, зная, с каким великим человеком мне предстоит общаться. Честно говоря, я, так же как сам Александр Сергеевич, который Пушкин, ставил Михаила Богдановича Барклая де Толли выше Кутузова, перед которым преклоняюсь. Князю Смоленскому было легче – он был русским. То есть, в отличие от Барклая, носил русскую фамилию.
Военный министр встал и пожал нам руки. Вполне среднего роста оказался. Ну, совершенно не эпичен. Не то что на памятниках.
Ведь в Риге, как мне бабуля рассказывала, испокон веков стоял постамент именно ему возле Кафедрального собора на Эспланаде. (Тогда это был планетарий в парке Райниса.) А ведь сам памятник был, пылился и окислялся где-то, но почему-то в советское время на Невском Барклай стоял, а в Риге – фигу.
Кстати, во времена моего исчезновения из двадцатого века уже шли споры по поводу восстановления фельдмаршала на положенное ему место. (Я по привычке следил за событиями в Латвии.) Но пока лишь споры. Так же как насчет Петра Великого…
Его памятник стоял ранее на месте нынешнего памятника Свободы, построенного в годы между мировыми войнами, но сама «бронза» сохранилась. И некто Гинзбург, достаточно богатый, как я понимаю, человек, памятник выкупил, отреставрировал и добился права выставить хоть на время в одном из парков Риги. Потом пришлось убрать, поскольку «на время».
Но я видел фотографию. Это был не Медный всадник: никакого порыва вперед, ничего подобного – Победитель, спокойно въезжающий в покоренный город.
Да, от такого действительно можно озвереть. И запретить навеки. Что и было сделано. Но я отвлекся…
– Наслышан о вас, господин Демидов. – Голос был практически без акцента. – И спешу принести горячую благодарность от лица всей русской армии. Ваши изобретения трудно переоценить. А вы к тому же еще и блестящий ученый, наслышан, наслышан…
Я достаточно смущенно поблагодарил.
– А стишками не балуетесь? – улыбнулся Барклай. – Неужто появился в России второй Ломоносов?
– Если честно, ваше высокопревосходительство, то бывает, но получается не очень.
– Оставьте титулование, Вадим Федорович, – вы не на докладе. Меня зовут Михаил Богданович. Договорились?
– Почту за честь, Михаил Богданович.
– Вот и хорошо. Над чем сейчас работаете в Академии?
– Совсем недавно закончил очистку нового металла от примесей.
– Какого металла? Еще один новый элемент? – Лицо генерала выражало искреннее удивление.
– Совершенно верно. Удивительный и ни на что не похожий металл. Уверен, что за ним будущее. Но пока он слишком дорог. Значительно дороже золота, хотя его соединения у нас под ногами – например, обыкновенная глина.
– Ничего не понимаю: если он есть в глине, то почему дорог?
Да уж. Беседа о химии с военным… С темы надо «спрыгивать».
– Судите сами: чтобы получить меньше золотника этого вещества, у меня ушел месяц непрерывной работы в лаборатории.
– Вот это да! Очень бы хотелось взглянуть на это чудо.
– У меня есть слиток, вывезенный из Китая, но он в Академии. К сожалению, Михаил Михайлович пришел с вашим приглашением слишком неожиданно – я не успевал заехать за образцами. Имея время, мог бы продемонстрировать вам вещества, представляющие для армии значительно больший интерес, чем алюминий.
– Что, еще что-то изобрели? – в глазах военного министра совершенно явно зажегся неподдельный интерес. Он даже не обратил внимания на слово «алюминий».
– Осмелюсь предположить, что весьма полезное для войск. Например, порох, который практически не дает дыма при выстреле…
– Чтооо! – Ничего себе, сколько эмоций! – Порох без дыма? После всего о вас слышанного не смею не верить. Но разум отказывается.
– В самом деле, Михаил Богданович, – вступил в разговор Бороздин, – господин Демидов мне это показывал: мгновенная вспышка и почти никакого дыма.
– Я должен это видеть! Завтра же! – Барклай был совершенно непохож на того хладнокровного «немца», которым его принято изображать в советском кино.
– Простите, Михаил Богданович, но завтра – рано. Я создал еще одно вещество, многократно превосходящее порох по взрывчатой силе, но мне надо подготовить его для демонстрации. Можно дня через три?
Так. Еще один смотрит на меня как на Мефистофеля. Может, я действительно зарвался, выливая такой поток новшеств?
– Вадим Федорович, это уж слишком. Вы не шутите?