«Попаданец» Сталин. Вождь танкистов из будущего
Шрифт:
«Теннеси» и шедший ему в кильватер тяжелый крейсер «Индианаполис» продолжали вести огонь по японцам. Линейные крейсера Объединенного флота сосредоточили огонь по головному линкору, лишь изредка отвечая на залпы восьмидюймовок крейсера огнем своих шестидюймовок, практически не достигавших цели. Зато сосредоточенный огонь главного калибра японцев приносил свои плоды. Некоторое время «большой пятерке», в соответствии с традицией добровольно сунувшей голову в пасть льва, везло. Ему даже очень везло. Один из его четырнадцатидюймовых снарядов поразил идущий концевым «Хией» прямо в барбет кормовой башни главного калибра, пробил его и взорвался, превратив башню в сюрреалистическую скульптуру, вызвав с трудом потушенный пожар в погребах и сократив боевую мощь корабля наполовину. У «Хией» сегодня был неудачный день. С начала боя линейный крейсер успел поймать уже несколько восьмидюймовых гостинцев от «Индейского города», и даже единственный залп
«Линейные корабли типа «Теннеси» — … у «Теннеси» при ремонте полученных в Пирл-Харборе повреждений полностью изменился внешний вид корабля, делая его похожим на новейшие линкоры типа «Саут Дакота»… Получив тяжелые повреждения в бою у острова Саво, линкор был отправлен на ремонт в США. В пути перехвачен японской ПЛ «И-58», получив прямое попадание трех, а потом еще двух торпед, затонул.
Линейные крейсера типа «Конго» — … «Хией»… тяжело поврежден огнем амер. ЛК «Теннеси», «Вашингтон» и КРТ «Индианаполис» (ок. 85 попаданий снарядов разл. калибра, в том числе 5—356..406 мм и до 25—203 мм). При отходе атакован американской авиацией, получил новые повреждения, потерял ход и затоплен кораблями эскорта.
«Киришима»… получил тяжелые повреждения от артогня американских линкоров «Вашингтон» и «Саут Дакота» (9 попаданий 406 мм снарядов и до 40 снарядов 127 мм с близкой дистанции). Затонул у острова Саво.
«Конго»… поврежденный попаданием 1—406 мм снаряда, при переходе в Японию в северной части Формозского пролива торпедирован амер. ПЛ «Си Лайон», через два часа взорвался и затонул».
18 июля 1943 г. Тегеран.
Советское посольство.
Тов. Сталин
Затягиваюсь вкусным ароматным дымом, особенно приятным после долгого воздержания, стараясь на время отвлечься от забот. Но долго наслаждаться не удается. Где-то неподалеку раздается странный звук, похожий на отдаленный взрыв. В комнату вбегают охранники, оттесняют меня в угол, несколько человек занимают позиции у окон. Чатлахи, у нас что, война началась? Немецкие десантники высадились, что ли?
— Что случилось, товарищ Доморацкий?
— Не могу знать, товарищ Сталин. Действуем по инструкции.
— По инструкции, по инструкции. Развели, понимаешь, бюрократию и секретность, ничего не знают, — ворчу скорее из внезапного чувства противоречия, чем от злости. Неужели не смогли полностью ликвидировать нацистскую агентуру? ТАМ — удалось, даже фильм про эти события был. Охранники молчат. Не успеваю рассердиться как следует, в дверях появляется Власик и с ним Лаврентий. Охранники сразу покидают кабинет.
— Разрешите? — можно подумать, я запрещу, формалисты хреновы. Здороваемся, и Лаврентий докладывает:
— …Перехвачена диверсионная группа противника, пытавшаяся проникнуть на территорию английского посольства через водоканал. При попытке задержания произошел взрыв имевшегося у диверсантов взрывного устройства. Погибло четверо диверсантов, один — тяжело ранен, захвачен. Один уцелел, легко ранен, ушел. Сейчас его ведет наружное наблюдение.
— На резидентуру выйти хотите?
— Да, товарищ Сталин. Есть надежда на «игру».
— Правильно. Что же, ваши действия одобряю, — поворачиваюсь
— Товарищ Сталин, начальник охраны президента требует объяснений. И англичане тоже… волнуются.
— А вы их успокойте, товарищ Власик, — отхожу к столу, набиваю трубку и обдумываю пришедшие в голову соображения. — Господину Майклу Рейли расскажите все, кроме информации об отпущенном диверсанте. Англичанам скажите лишь о предотвращении террористического акта и убитых диверсантах. С намеком, что их охрана эту группу прошляпила. Понятно? Не прямо, а намеком.
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
— Можете быть свободны. А вас, товарищ Берия, я попрошу задержаться…
На вечернем заседании Рузвельт задумчив чуть более, чем обычно. Недавнее морское сражение с японцами, выигранное с большими потерями, если доверять данным нашей разведки, и сегодняшнее происшествие явно не прибавляли оптимизма президенту Северо-Американских Штатов. Зато Черчилль явно пытается взять реванш за утренний конфуз. Обсуждаем послевоенное положение в Европе. Раскуривая сигару, Черчилль говорит, что союзники должны нанести такой сокрушительный удар по Германии, чтобы она никогда больше не могла угрожать другим народам. Рузвельт согласен с этим. Я тоже, но добавляю, что, если не будут приняты особые меры, Германия скоро восстановит свой потенциал и будет снова представлять угрозу для мира. Поэтому я предлагаю ввести в Германии, как и в других странах, поддерживающих нацизм и фашизм, а также оккупированных нацистами, но поддерживающих их своим промышленным потенциалом, внешнее управление в виде Союзных Контрольных Комиссий. При этом я выдвигаю предложение о том, что держава, освободившая от фашистов более половины оккупированной территории любой страны, имела преимущественное право влияния на эту страну.
Черчилль в ответ замечает:
— Как же тогда законное польское правительство? Мы начали войну с Германией из-за того, что она напала на Польшу. В свое время меня удивило, что Чемберлен не стал вести борьбу за чехов в Мюнхене, но внезапно в апреле 1939 года дал гарантию Польше. Но одновременно я был также и обрадован этим обстоятельством. Ради Польши и во исполнение нашего обещания мы, хотя и были не подготовлены, за исключением наших военно-морских сил, объявили войну Германии и сыграли большую роль в том, чтобы побудить Францию вступить в войну. Франция потерпела крах, но мы благодаря нашему островному положению оказались активными бойцами. Мы придаем большое значение причине, по которой вступили в войну. Я понимаю историческую разницу между нашей и русской точками зрения в отношении Польши. Но у нас Польше уделяется большое внимание, так как нападение на Польшу заставило нас предпринять нынешние усилия. Я также очень хорошо понимал положение России в начале войны, и, принимая во внимание нашу слабость в начале войны и тот факт, что Франция изменила данным ею гарантиям в Мюнхене, я понимаю, что советское правительство не могло рисковать тогда своей жизнью в этой борьбе. Но теперь другое положение, и я надеюсь, что если нас спросят, почему мы вступили в войну, мы ответим, что это случилось потому, что мы дали гарантию Польше. Я хочу прибегнуть к примеру о трех спичках, одна из которых представляет Германию, другая — Польшу, а третья — Советский Союз. Все эти три спички должны быть передвинуты на запад, чтобы разрешить одну из главных задач, стоящих перед союзниками, — обеспечение безопасности западных границ Советского Союза.
Хитро придумано. Обеспечить безопасность наших границ, а заодно усилить Польшу. Помню я, как они нас отблагодарят за это. Нет, Германия мне нужна целиком. ГДР была и будет самым верным нашим союзником. Польша же обойдется незначительными подачками. Хватит ей выхода к морю и возвращения земель в Белостокском выступе.
Отвечаю Черчиллю:
— Я должен сказать, что Советский Союз не меньше, а больше других держав заинтересован в хороших отношениях с Польшей, так как Польша является соседом СССР. Мы — за восстановление Польши. К тому же Польша действительно одна из самых пострадавших от нацистской оккупации стран. Но мы отделяем Польшу от эмигрантского польского правительства в Лондоне. Мы порвали отношения с этим правительством не из-за каких-либо наших капризов, а потому, что польское правительство присоединилось к Гитлеру в его клевете на Советский Союз. Все это было опубликовано в печати.
Показываю, доставая из портфеля, распространяемые аковцами антисоветские листовки, напоминаю о поддержке ими немецкой провокации в Катыни. Рузвельт внимательно рассматривает и передает дальше. Черчилль, чувствуя отсутствие поддержки Рузвельта, сразу же отступает, утверждая, что хотел лишь обсудить новые границы Польши. Отвечаю, что восточные границы вполне определенны и пройдут по линии Керзона. Тут же Черчилль и Иден встревают с уточнениями по поводу южных и северных участков границ.
— Львов никогда не принадлежал России, — замечает в азарте спора Черчилль.