Попаданка. Мама для бастарда
Шрифт:
– Прости меня, Драго. Не сдержался я. Зол очень на Милада за то, что обижал тебя. Нельзя так делать. Никогда и ни с кем, – Теодор медленно опустил тяжелую голову на колени сыну, чувствуя, что не вынесет, если он оттолкнет, поэтому и не потянулся обнимать или говорить слова утешения. – Может, оттого что король я? Но ненавижу, когда слабых обижают. Правду сказал. И за маму бы твою убил, если бы увидел, как ее бьют. И за тебя, Драго, заступился бы и отомстил.
Колени мальчика были острыми. А сам Драго замер, затаился, не дыша, видя его – гордого грозного короля… на коленях перед собой, кающимся перед ним, собственным сыном. Драго даже задрожал сначала, не зная, чего
– Ты руку поранил? Дай гляну?
Драго потянулся к руке Теодора. Не боялся он вида крови. Как, наверно, и все деревенские дети. Не в покоях вырос, не на перинах спал, не зная, откуда мясо на столе берется. Так что он осторожно потянулся к ладони Теодора.
– А мстить не нужно… – тихонько совсем проговорил Драго после паузы. – Это все из-за того, что я не родной. Милад всегда злился, когда в этом маме не верил. А я так, под горячую руку попадал… Никто не виноват. Кому чужого кормить надо?
Теодор прикрыл глаза, наслаждаясь лаской от сына. До этого, сколько не бился, но Драго сам не ластился. Не тянулся к нему, дичился, чем расстраивал. Но Теодор не давил, не настаивал. А сейчас… гладил Драго осторожно, как собаку большую кусачую. Но теперь Теодор мог понять, почему мальчик его боится. Если его так сильно в семье обижали, то чего он может ждать от него?
– И что, что чужой? – проговорил Теодор глухо, протягивая руку осторожно по просьбе Драго, белый платок с пятнами крови упал на пол, и окровавленные костяшки оказались на виду. – Мне отец всегда говорил, что нужно с добром. Что к своим, что к чужим относиться. Старших уважать, а младших не обижать. Когда я однажды по малолетству, а я крепкий был да непуганый, без царя в голове, подрался с маленьким сыном нашей кухарки, что тайком в господские покои пробрался… Так разозлился на меня папка за то, что я не пожалел мелкого, избил его сильно за дразнилки. И влетело уже мне, и неважно папе было, что я принц, а малыш – сын кухарки. Несправедливость не любил мой отец. И воспитывал меня так же, пока не умер. И с тех пор я слабых не обижал и остальным не давал.
Не выдержал Теодор и потянулся к Драго. Привстал выше и обнял его лицо своими ладонями, не давая отвернуться.
– Ну, и что, если бы не родной ты был сын Миладу? Ты же такой хороший мальчик. Тебя нужно любить, заботиться и жалеть. Ты этого заслуживаешь. Кем бы ты ни был.
Драго накрыл ладони Теодора своими, чтобы не убирал, чтобы побыл еще немножко таким нежным, хорошим. Отцом, который, наверно, был у него: пусть и строгим, но справедливым и добрым. И которого еще никогда не было у Драго.
Он разомкнул губы. Прямо на языке вертелось: «А если тебе не родной? Если ошибка? Если не королевский он сын, не наследник, которым хвастаться можно, а так, щенок деревенский, приблудный? Что тогда ты сделаешь со мной?!»
Хотелось закричать это отчаянно, как маленькому, чтобы сгребли в охапку и утешили. Но… Драго сам сжался, представив, как замахнется пощечиной Теодор, тяжелой ладонью с дорогими перстнями. Больно будет. Внутри. Что хороший был, а Драго разозлил.
– А ты… не обидишь? – спросил он вместо этого, облизнув пересохшие губы. – Даже если из меня плохой принц выйдет?
Теодор присмотрелся к Драго получше. Вспомнил все его слова, случайно срывающиеся с губ. И про то, что никто чужого сына любить не будет и кормить не хочет. И про то, что будут у Теодора еще дети, наследники,
Взвился Теодор с колен, просто подхватывая на руки Драго, хотя большой он был уже мальчик. И прижал к себе, крепко, по-больному даже. Так сильно, что Драго пискнул от его объятий. Теодор постарался не думать о его синяках. Лишь поднял его на высоту своего роста, как щеночка. А Драго стыдно ногами заболтал, не находя твердой земли под ногами. Испугался, может? Не знал Теодор. Только шепнул ему на ухо серьезно:
– Ты теперь навсегда сын мой, Драго. Даже если метка магическая – это всего лишь ошибка. И даже если ты по крови… сын Милада оказался бы. Плевать мне на это. Судьба свела нас с тобой, полюбил я тебя. Теперь навсегда мне сыном будешь. И никуда от себя не отпущу. Не отдам Миладу, мучить тебя не дам больше.
Теодор сглотнул и умолк, чтобы не сказать, не пообещать больше. Перед глазами попаданка чертова стояла. Не Дана, о нет. Не заслужила Дана новая таких мучений! Отберет Теодор ее у Милада навсегда. Ее отберет и сына своего. Даже если Драго не сын был бы ему вовсе – все равно забрал бы их себе.
Глава 8
Ночью мне спалось плохо. Служанки, зашедшие перед сном, хорошо натопили. Так что можно было спать, даже не укрываясь. Я сбросила одеяло уже минут через десять, да и остальная постель смялась, пока я металась в ней. То просыпаясь от кошмаров, то снова падая в них.
Мне снилась Анисья. С распущенными волосами, в длинной ночной рубашке, как утопленница из старых легенд, с пушистым венком на голове, она скользила ко мне из темноты. То из темного угла, то из-за двери, то даже – вот дурость! – из-под кровати вылезала. Только во сне было не до смеха. Ведь в ее руке оказывался то кинжал, то подушка, которой Анисья без жалости накрывала мое лицо. А один из разов она просто опустила ладони мне на шею, почти поглаживая, но потом царапая пальцами до крови, сжимая, пока я не начала хрипеть, тщетно пытаясь закричать. Пока эта гадина смеялась, что не услышит, не услышит никто, и Теодор тоже, не придет, не спасет… Я закричала уже в реальности:
– Теодор! Тео!!!
Я подорвалась на кровати, прижимая ладони к бешено колотящемуся сердцу. Ну уж нет! Хватит с меня таких снов! Я босиком прошлась по комнате к окну, распахивая резные деревянные ставни. В лицо ударил холодный ветер. Осенний, неприятный, но хоть немного проветрил мозги.
Я сжала пальцами подоконник, низко склоняя голову, зажмуриваясь. Надо же… Во сне Теодора защитником посчитала! Да ему и настоящая Дана уже была бы побоку. А я? Попаданка? Тем более. Закрыв окно, я прислонилась к стене все еще горящим лбом. После сна распереживалась? А может, не просто так лицо распылалось? А из-за того, что полезли в голову чужие воспоминания.
Закрыв глаза, я, как сейчас, видела все глазами Даны. Той, молоденькой, много лет назад. Девчушки еще совсем, которая только-только девицей на выданье стала. Мать у нее еще при родах умерла, а отец не первый месяц болел сильно, бывало, и по несколько дней с печи не поднимался. Но Дана не унывала, сама управлялась по хозяйству, мечтала о простом девичьем счастье: хорошем работящем парне, красивом, добром.
О да! Последнее важно! Не то ухаживал за ней Милад, первый парень на деревне. Все норовил зажать не у сарая, так у забора, виться в губы бесстыдным поцелуем, горячими ладонями по телу пройтись. Вечно от него сбегать приходилось, пока вслед кричал, что все равно его будет, недотрога!