Попала!
Шрифт:
Карета качнулась, когда он спрыгнул. Распахнул дверцу:
– Дальше ехать нельзя, лошадей уморим. Тут большой сарай, похоже, сеновал. Пошли?
Лошадей привязали, бросив им сена – поить их сразу после такой скачки было нельзя.
Меня Арвис устроил поверх своей одежды – ковер я брать отказалась наотрез – и лег рядом, обнимая и грея своим телом. Я притянула его к себе, прижалась, уткнулась в шею… Наверное, мы оба очень устали, потому что заснули почти мгновенно.
Проснулись на заре, от холода. Единственный бывший на мне предмет туалета
Арвис тут же открыл сонный серый глаз:
– Эриналэ… что ты говоришь?
М-да. Вот этого ему лучше не знать.
Вместо ответа потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. Но он повернулся, встретив мои губы губами.
– Ты мне не сестра. А эриналэ целуют так…
Через тридцать секунд я забыла и про холод, и про болящие ребра и саднящие синяки по периметру. Эндорфины – лучшее обезболивающее. А еще я поняла, что согласна стать его эриналэ, чем бы это там ни было. Хоть домашней белкой, что поет и орешки все грызет… О чем и сообщила, когда мы прервали поцелуй, чтобы вздохнуть.
– Я согласна.
– На что согласна?
– Быть этой, вредэналэ.
– Так ты же уже согласилась!
– Когда это? Не помню такого!
– Когда мы обменялись кровью.
Упс! Как сказали бы братья Колобки: «Ни-че-го не понимаю!» Хотя какая разница. Тогда, сейчас, потом… он рядом, и ладно.
В дождевой бочке рядом с сараем нашлась вода для лошадей. Я туда заглядывать не стала. Побоялась, что если увижу отражение своей битой рожи – заору. Кстати, а как домой-то попасть? Ждать ночи? Озвучила сомнения.
– Не волнуйся. Замотаю в ковер и занесу. Никто и не поймет, чем это было.
Тьфу, опять этот ковер! Но остановка в любом другом месте означала, что железяку с себя мне не снять. А я стремилась к вожделенному ключу, как птица к родному гнезду. Между прочим, вот дала б один ключ Арвису, сейчас бы не мучилась! Кстати, это мысль, так и стоит поступить.
В город мы приехали ближе к обеду. Профессор, услышав стук Арвиса, бросился к дверям. Увидел свернутый рулетом ковер с грязной пяткой внутри и пополз вниз по стенке:
– Иримэ убили?
– Жива, – откликнулся маэллт, – но избитая и голая.
Мне уже было наплевать, что я побита, раздета, два дня не ела и похожа на кикимору. Размотавшись, рванула по лестнице за ключом, а из своей комнаты, уже без пояса, закутавшись для скорости в простыню – в ванную. И заперлась там на два часа, крикнув на бегу, чтобы затопили печку.
Потом меня накормили и отнесли в кровать. Уложив на чистые простыни, Арвис туго забинтовал мне ребра. Жало, зато болеть сразу стало меньше.
А затем мы позвали К-2, и я рассказала ему и моему эриналэ – в мужском роде это слово звучало точно так же – о том, что произошло. Начиная с той самой приворотной травы. Правда, подслушанный разговор и инициативу украсить меня памятными надписями озвучивать не стала. О них профессору знать ни к чему, он и так впал от моего повествования в меланхолию. А вот Арвис должен услышать о том типе из дворца как можно скорее. Как
Когда расстроенный К-2 ушел к себе, Арвис немедленно разделся до трусов и залез ко мне под одеяло. Обнял. Потом закинул колено на мой живот. Я взвыла – синяков там было не меньше, чем на боках или на ногах. Колено убралось. И немедленно его место заняла горячая ладонь. Которая тут же поползла вниз.
Пришлось пресечь это дело, перехватив длань в районе пупка. Моя защита, которую я уже бережно протерла тряпочкой с маслом и спрятала в шкаф, понаделала мне потертостей, наминов и понаставила синяков, которые неделю заживать будут. Причем все в очень интересных местах. Но дело даже не в том. Просто ладонь Арвиса – это очень отвлекающе, мысли разлетаются из головы вспугнутыми воробьями. А я хотела с ним поговорить.
– Арвис, я рассказала К-2 не все.
– Я понял.
– Тогда иди ко мне и смотри сам.
Две головы на одной подушке, переплетенные стиснутые пальцы, закрытые глаза… и убийственно серьезные лица.
Тот голос – бархатистый, чуть картавый – звучал в моих воспоминаниях плоско. Но я была уверена – этого ублюдка я узнаю, где бы ни встретила. А искать его надо во дворце.
Арвис сжал мои пальцы так, что чуть не сломал, когда я передала ему то, о чем не стала говорить в присутствии К-2, – что меня собирались пытать до смерти, чтобы свести с ума или хотя бы причинить боль ему. Но была и хорошая новость – они не знают, кто я на самом деле. Меня называли Иримэ. Для них я – профессорская племянница из глубинки, постельная грелка маэллта, а не Машка-из-другого-мира-потеряшка.
Попытка изнасилования никакой полезной информации не несла, я вывалила ее до кучи. Ему это облегчит угрызения совести от трех очередных убийств, хотя сомневаюсь, чтобы он сожалел об этом. А мне было необходимо разделить с кем-то это жуткое воспоминание – присутствовало ощущение, что вариться тут в собственном соку нельзя – с ума сойдешь. Все же мне до крепкого тренированного средневекового менталитета – пилить и пилить. Как до орбиты Марса, ага.
– Когда я внезапно перестал тебя чувствовать, чуть с ума не сошел. – Голос Арвиса был тих. – Кинулся тебя искать. Примчался к профессору – тот сказал про рынок. Побежали вдвоем и наткнулись на Сируса в луже крови. А потом был самый жуткий день в моей жизни – я только надеялся, что если ты жива, то сообразишь, как дать мне знать, где ты…
– Я думала завизжать, что под ведро на голову кто-то заполз. Устроить истерику, чтобы его сняли… но не могла – во рту был кляп, – пожаловалась я. – Но ты пришел сразу, как я позвала.
– Ну, я же ждал твоего зова… – Он ткнулся носом мне куда-то в ухо.
Я повернулась на бок к нему лицом, поерзала, поудобнее устраивая мои синяки и шишки, и спряталась у него на груди, в кольце рук. Тут надежно. И не страшно.
Глава 19
Любовь как страхование жизни: чем позже подписываешь договор, тем выше взносы.