Попасть в отбор, украсть проклятье
Шрифт:
И плевать, что я в момент съемки была почти одета! Сам факт!
В общем, я разозлилась. А пацан – оглянувшись и узрев эту мою злость – испугался.
Порою люди перед страхом смерти резко умнеют, кристально трезвеют, оказываются беременными кормящими матерями (причем – мужчины!), иногда – творят чудеса, а вот этот конкретный экземпляр – отрастил крылья. ? я-то полагала, что оные у людей появляются только от любви, за спиной и эфемерно. А у этого репортера – от испуга, на пятках и весьма натурально.
На миг застыв на месте, словно выбирая, куда бежать, он развел
В итоге репортер рванул с прытью, которой любой рысак бы на скачках позавидовал. Я неслась следом: улица, подворотня, проулок, закончившийся тупиковой стеной в два моих роста и горой мусора под ней. Вот только когда я добежала до оного места, то единственное, что увидела, – бриджи и крылатый ботинок, мелькнувшие на миг на краю каменной кладки.
– Да чтоб тебе стать после смерти учетным пособием у некромантов-первокурсников! – в сердцах пожелала я репортеру: пусть его каждую ночь поднимали бы, паразита. Мои новые сапоги. Новый костюм… И эта помойка. Но куда я денусь из пентаграммы? Догнать-то нужно!
Я взяла разбег, взлетела по мусорной куче и в прыжке ухватилась за край стены. Перемахнув ее, приземлилась кошкой. ? когда встала, сдув со лба выбившуюся черную прядь, увидела пацана, ошарашено прижимавшего к груди чарограф. Видимо, он посчитал, что я не смогу преодолеть стену, и решил, что опасность миновала и можно перевести дух.
Новостник застыл на миг, тараща на меня изумленные глаза: ну да, благодаря мороку, внешне я выглядела почти приличной живой эйрой. Но двигалась-то как истинное умертвие. Причем очень голодное и кровожадное.
Его глаз нервно дернулся, руки вцепились в камеру с плафоном вспышки, а потом он развернулся и почесал от меня так, что только пятки с вихревыми потоками засверкали.
– Стоять! Бояться! – машинально выкрикнула я, вновь пускаясь в погоню. И ругая про себя этого жизнелюбивого репортера. Еще одна улица, бульвар и… да этот паразит издевался!
Пацан, которого я стремительно нагоняла по прямой бульвара, завидев вывеску «Бестиарический парк», припустил к уже закрытым воротам и взлетел по чугунной ковке, точно обезьяна. Глядя на его кульбиты, я невольно подумала: интересно, зачарованные к полету ботинки выдали репортеру в редакции газеты или это его личное приобретение?
Впрочем, предаваться размышлениям было слегка некогда. Посему я и не подумала затормозить перед воротами – наоборот, прибавила скорости и второй раз за этот вечер занялась штурмом. Этак я скоро в деле покорения вертикальных поверхностей специалистом стану.
Вот только на самом верху вышла накладка: зацепилась волосами за пику решетки. Капитально так. Настолько, что передо мной встал нелегкий выбор: оставить пацану несколько минут форы или свой скальп на воротах. И не то
Пришлось попыхтеть, отцепляя локоны. Потом потратить еще пару секунд, выпрямляя ворота. Как выяснилось опытным путем, зомби, озабоченное своей внешностью, может слегка погнуть даже кованый штырь толщиной в палец.
А когда я очутилась среди вольеров, в которых квартировала нечисть всех мастей, то поняла: здесь хоть и много бестий, но гадов на одного больше! И этот один сейчас прячется где-то среди клеток и вечерних сумерек.
Словно прочтя мои мысли, подняла свои змеиные головы гидра и зашипела. Я ощерила клыки и цыкнула в ответ. Тварь аж подавилось своим «ш-ш-ш». Видимо, привыкла, что посетители парка ее боятся, а не пытаются взглядом завязать в узел. В итоге несколько дюжин ее голов раззявили пасти, в которых затрепетали раздвоенные языки, меня смерили взглядом больше полусотни вертикальных зрачков, и чешуйчатое тело медленно поползло прочь от прозрачной перегородки барьера, по которой нет-нет да и пробегали всполохи.
Я же двинулась дальше, пытаясь среди теней найти затаившегося репортера. Ну, нет чтобы кинуть в меня своей чарокамерой и драпать дальше. Я бы отстала. Честно! Но пацану сенсация была, судя по всему, дороже жизни.
Я уже прошла почти все вольеры, перемежавшиеся живой изгородью. Впереди маячила стена, когда сбоку кусты затрещали. Успела вовремя обернуться, чтобы увидеть несущегося на меня гиппогрифа.
Тварь размером с лошадь, имевшая от той даже заднюю часть, с хвостом и подкованными копытами, остервенело щелкала клювом. Словно я была упитанной мышью, а она – полноценным, а не половинчатым грифоном, вознамерившимся сожрать полевку в моем лице.
Изображать тореро, размахивавшего тряпкой перед мордой твари, не то чтобы не хотелось, скорее не моглось: не было ни плаща, ни золотых эполет, ни, главное, места, чтобы нам разминуться. Да и «буйвол» имел неплохие шансы закогтить меня передними лапами.
Я оказалась зажата в угол: за спиной клином сошлись вертикальная стена высотой в четыре моих роста и стенка вольера. Впереди – разъяренный гиппогриф.
Гадать, кого нужно благодарить за выпущенную на волю бестию, не приходилось: в проломанной телом гиппогрифа дыре кустов мелькнули короткие ярко-желтые бриджи. Ну, паразит мелкий! Разберусь я с тобой. Вот только с этой крылато-копытной заразой пообщаюсь – и сразу же к тебе.
А средство для переговоров я выбрала самое верное. Лопату. Совковую. Она стояла прислоненной к кирпичной стене, рядом с мерцающим охранным амулетом вольера. Видимо, ее оставил уборщик. И благоухала она тем ароматом, который мил душе каждого садовода.
В итоге, едва клюв твари оказался от меня на расстоянии пары футов, я тут же потрогала ее морду лопатой. Нежно так, но от души. Черен не выдержал силы наших с гиппогрифом чувств. Правда, оные у бестии были гастрономического плана, а у меня – мстительного…