Попутчик, москвич и водитель
Шрифт:
На этом и остановились. Ден пообещал, что у них я быстро откормлюсь, оттаю душой и возможно даже прирасту к нему и его людям всем сердцем, а я заверил его, что не пожалею ни сил, ни здоровья, почти совсем не оставшегося, на общее благо и намекнул, что работника лучше, чем я, он в своей жизни ещё не видал.
Новую должность получил ещё до обеда. Старший, своим волевым решением, пристроил меня к животным, тем самым козам и овцам, которые являются основным источником дохода общины, и к которым у местных особое отношение. Работает на этом направлении больше половины списочного состава поселения и, надо так понимать, поэтому меня сюда и определили, чтобы был всегда под присмотром. Что же, я не против, тем более моим желание всё равно
– Вот дед, привёл тебе помощника - представил меня Ден своему самому старому родственнику, караулившему стадо, гуляющее толпой возле леса.
– И чего он умеет?
– так и продолжая лежать на земле спросил пастух, внимательно осмотрев меня с ног до головы и обратно.
– Всё умеет. Он родом с новых земель, а там ты сам знаешь, каково жить - ответило ему начальство.
– Ну тогда ладно, оставляй. Погляжу, что за невидаль к нам прибило - дал добро родственник на моё вступление в должность.
После обеда, порадовавшего мой желудок первым блюдом, сытным и очень калорийным, я помогал деду скрасить его одиночество, попутно наслаждаясь воспоминаниями о недавнем, шумном застолье, где был персоной номер один, стараясь при этом не думать о том, что увидел в доме и услышал от его хозяина. Мы вместе со стариком лежали на траве, изредка, по очереди, покрикивали на отбившихся от стада баранов, травили о погоде, надоедливых мухах и комарах, как то резко переставших страдать гигантизмом, и постепенно приглядывались друг к другу, стараясь делать это незаметно и не торопясь. Не знаю на сколько я понравился старому болтуну, а он мне приглянулся сразу, после первой же его, естественно длиннющей, фразы, обращённой к могущественному светилу, доведшему полуденный зной до своей наивысшей точки. Есть у меня такая странность в характере, судить о людях по первому впечатлению, к сожалению, не всегда верно отражающему их богатый внутренний мир. Я не раз от неё уже страдал, после чего клялся себе завязать с ней навечно, но вытравить до конца её у меня так до сих пор и не получилось. Вот и сегодня моё чутьё выдало своё заключение, как обычно, быстро, нисколько не заботясь о его правильности, хотя возможно именно это и помогло мне также быстро расположить к себе умудрённого жизненным опытом человека.
К ужину, весело и споро, мы совместными усилиями, загнали нагулявшихся животных в загон, на вечернюю дойку, где их уже ждала бригада доярок, чуть ли не поголовно поглядывавшая в мою сторону откровенно зазывными взглядами. Я понимаю, что ничего в этом удивительного нет, мужиков в общине мало, да и почти все они родственники, а личную жизнь, несмотря на строгость начальства, как то устраивать надо, но всё рано чувствовал себя не уютно.
После очередного, многолюдного застолья, дед пригласил меня к себе в гости, где и пристроил на ночлег. Оказав своим благородным поступком, как он выразился, великое доверие, предложив устраиваться под навесом, на свежескошенном сене, душистом и мягком словно перина, но лежавшем всего в десяти шагах от загона. Сопротивляться не стал, пускай запашок, доносившийся слева и располагал к этому. Впечатления и стакан парного молока, выданный на поздний ужин одной из доярок, сработали лучше любого снотворного и успокоительного, не до рассуждений стало. Только прилёг, вдохнул ароматный воздух и вот уже нет меня, сморило.
Утро ещё раз подтвердило насколько вредная привычка имеется у меня и заставило снова, не помню даже в который уже раз, дать себе слово выжечь её калёным железом, из своей тупой башки. С его наступлением и до самого завтрака, в то самое время, когда мой напарник, лёжа на боку насвистывал какую то препротивную мелодию, поглядывая на то, как его подопечные пожёвывают свежую травку, его заместитель орудовал метлой и недоделанной деревянной
После еды занимался тем же, чем и до неё, а с обеда ворошил сено, вроде, как ставшее закисать, а после ужина, когда каждая козлиная морда снова была готова отдоиться, под руководством начальства рубил жерди предметом, имевшим такое же название, как и дома, но мало чем похожим по качеству на него.
Перед самым сном, когда действие молочных продуктов, снова выданных нам одной из девушек, начало оказывать своё действие, старый, обленившийся пастух завёл шарманку и долго полоскал мне мозги своими рассуждениями о жизни.
– Вот твои родичи ушли на новые земли и чего они там хорошего нашли? Да всё тоже самое, что и здесь. Скажешь не так?
– говорил он и спрашивал одновременно, но в тоже самое время ответа от меня, не ждал.
– Уж я то знаю о чём говорю, бывал в тех краях. Там так же рано надо вставать, так же много работать и так же старость к ним придёт, как и ко мне. И зачем им это тогда нужно было? Здесь что ли не жилось? Себе жизнь испортили и детям своим толком ничего не оставят. Да взять вот хотя бы тебя. От хорошей жизни ты что ли на каторгу попал? От не досмотра родительского, от того, что некогда им было тобой заниматься. Всё боролись они с природой, не до тебя им было. А против неё не попрёшь. Не хочет она там, к вам лицом поворачиваться, вот вы одним навозом и живёте.
Будь я действительно выходцем из этих, новых земель, давно бы вступился за незаслуженно оскорблённых людей А так, говори, чего хочешь, мне море по колено. Но говорливого старика это, как раз, видимо и задевало, и он ещё больше старался обидеть моих мнимых родственников, чем только смешил меня и не давал заснуть.
– Чего молчишь? Молчун. Скажешь я не прав?
– не выдержав моего молчаливого равнодушия, спросил старик, после очередного монолога.
– Послушай, дедушка. Чего тебе от меня надо? Болтаешь и болтай себе на здоровье, а я спать хочу. А родственников моих можешь обзывать столько, сколько тебе будет угодно, мне по барабану.
– Странный ты всё таки. Говор твой, слова эти, мне совсем не понятные, на родителей плюёшь. Да будь на твоём месте, кто другой из ваших, он бы мне уже давно всю бороду в клочья порвал. Паря, ты вообще кто?
– Кто, кто. Конь в пальто. Чего привязался, спать ложись, не то действительно не посмотрю на твой преклонный возраст и как...
– возмутился я, но вовремя успел сдержать свой гнев. Не красиво это, грубить старому, почти выжившему из ума, человеку.
– Вот опять говоришь не понятно. Конь в пальто? Смешно.
Весь следующий день носил воду из озерца в поилки для животных. Занятие не на столько тяжёлое и трудное, на сколько нудное. Я ещё понимаю раз десять, ну двадцать сходить туда-сюда, по одному и тому же маршруту с тяжестями в руках, а здесь. После сорок восьмой ходки перестал считать их, дошло, что толку в этом нет никакого, да ещё вёдра эти, деревянные. Каждое килограмм по восемь весом, а вмещает в себя не больше пяти литров воды и главное они не такие, к каким привык, расширение у них не к верху идёт, а совсем наоборот. Короче вымотался так, что ни обед, ни ужин не были в радость, лишь кувшин козьего молока, за которым пришёл словно за чем то само собой разумеющимся, привёл в чувство и восстановил способность здраво мыслить. А подумать есть над чем, даже после такого короткого срока нахождения в долине, в гостях у этих трудолюбивых, как на мой взгляд так уж слишком трудолюбивых, людей.