Порочная невинность
Шрифт:
Такер почесал щенка в самом нужном месте – под брюхом, – что заставило того улыбнуться и ритмично застучать задней лапой о ступеньку.
– Да, хороший пес. И как же его зовут?
– Никудышник, – пробормотала сквозь зубы Кэролайн, глядя, как щенок – ее собственный щенок! – залезает к Такеру на колени.
– Я, признаться, думал, что ты заведешь себе сторожевую собаку. – Такер слегка нахмурился. – Ну-ка, парень, покажи мне твои зубки. – Никудышник услужливо принялся грызть костяшку его большого пальца. – Ну что ж, зубы
– Через пару месяцев я... я буду уже в Европе. – Эти слова почему-то дались ей с трудом. – Может быть, даже раньше. Я собираюсь заключить контракт на сентябрь, а значит, должна отправиться в Филадельфию в августе, чтобы подготовиться.
– Должна отправиться?
Он произнес это с таким удивлением, что Кэролайн только пожала плечами.
– Ну конечно, если я заключу контракт. Но, наверное, я смогу найти хороших людей, чтобы оставить у них щенка.
Такер взглянул на нее. Его золотистые глаза были спокойны, взгляд тверд.
«Да, он умеет время от времени смотреть как-то совсем особенно, – подумала она. – Словно отметая в сторону все несущественное и оставаясь один на один с истиной».
– Ну, я думаю, что ты смогла бы взять с собой и собаку, – сказал он так тихо, что почти не потревожил знойный неподвижный воздух. – Ты ведь, кажется, неплохо зарабатываешь своей... ну тем, что делаешь?
Кэролайн была вынуждена отвернуться, потому что испугалась: вдруг он поймет то, что она скрывает от самой себя?
– Путешествие – довольно сложная штука, – пробормотала она, сочтя, что этого достаточно.
– И тебе нравится... путешествовать?
– Это часть моей работы. – Кэролайн снова пожала плечами и потянулась за щенком, но тот соскочил с колен Такера и отправился исследовать окрестности. – Он же может сбежать!
– Да нет, он просто должен все обнюхать и познакомиться с домом. Но ты, Кэролайн, мне не ответила. Тебе это нравится?
– Не имеет никакого значения, нравится мне или нет! – сказала Кэролайн с удивившей ее саму резкостью. – Когда даешь концертную программу, приходится много ездить.
«Из аэропорта в аэропорт, – подумала она, – из города в город, из гостиницы в гостиницу, с одной репетиции на другую…» И почувствовала, как мышцы желудка сжимаются в тугой узел. И поняла, что надо успокоиться, иначе в гости снова нагрянет госпожа язва.
Такер некоторое время молчал, и Кэролайн вздохнула. Человек, который сам ни разу в жизни не напрягался, вряд ли сумеет понять, что с ней происходит.
– Никогда не мог взять в толк, почему люди иногда всю жизнь занимаются тем, что им совсем не нравится, – произнес он наконец.
– Но я не говорила…
– Ну, конечно, нет. Но ты и не сказала ничего вроде: «Господи боже, что может быть лучше – сегодня лететь в Лондон, завтра – в Париж, затем в Вену или Венецию». Надо сказать, я и сам не прочь бы увидеть все эти Места.
«Увидеть! – подумала она. – Что можно увидеть, постоянно давая интервью, разрываясь между репетициями, концертами, упаковыванием и распаковыванием чемоданов?»
– В мире существуют люди, которые не считают, что развлечения – цель жизни. – Она почувствовала, как назидательно звучит ее голос, и надулась от отвращения к самой себе.
– При чем тут развлечения? – Он достал сигарету. – Видишь щенка? Вот он бегает и все нюхает вокруг, счастливый, словно лягушка, наглотавшаяся мух. Сейчас он польет твою травку, будет ловить свой хвост, а потом успокоится и сладко заснет. Я всегда считал, что собаки лучше всех понимают, как надо жить. Губы ее дрогнули в улыбке.
– Пожалуйста, предупреди заранее, если у тебя возникнет желание полить мою травку.
Но Такер не улыбнулся в ответ. Он внимательно осмотрел тлеющий кончик сигареты, а потом взглянул на нее, и взгляд его был острым, как нож.
– Я спрашивал у дока Шейса насчет таблеток, которые ты мне давала. Это перкодан? Он сказал, что это очень сильное средство. Интересно, зачем они тебе нужны?
Кэролайн немедленно напряглась и напомнила ему дикобраза, который мгновенно выставляет иголки, если кому-то вздумается бесцеремонно толкнуть его.
– Тебя это не касается! Такер коснулся ее щеки.
– Кэролайн, я спрашиваю потому, что ты мне небезразлична. Она знала – они оба знали, – что он говорил это и прежде десятку других женщин. Но оба знали также, и это смущало обоих, что сейчас он говорит совсем иначе, чем прежде.
– У меня бывают головные боли, – сказала она сварливо и настороженно, презирая себя за то, что не может хотя бы изобразить безразличие.
– Постоянные?
– Ну что ты привязался? Большинство людей страдают головными болями, особенно если они занимаются не только тем, что целыми днями сидят в качалке.
– Вообще-то я предпочитаю хороший гамак, – сказал Такер как ни в чем не бывало. – Но мы сейчас говорим о тебе.
– Отстань от меня!
Обычно он так и поступал. Он был не из тех, кто вмешивается не в свои дела, – особенно если его за это хлопают по носу.
– Не сердись, я просто за тебя беспокоюсь. Я не хочу, чтобы ты нервничала.
Кэролайн чувствовала, что на нее уже надвигается привычная, неотвратимая, как скоростной товарняк, головная боль.
– Нервничала?! – Она опустила голову в колени и рассмеялась, но в этом смехе звучала истерическая нотка. – В самом деле, ну из-за чего мне нервничать? Неужели из-за того, что какой-то маньяк режет женщин и бросает их в мой пруд? Зачем беспокоиться, что Остин Хэттингер опять на свободе и может вернуться и опять выбить мне все стекла? И уж, конечно, мне совершенно ни к чему беспокоиться, что он немножко продырявит тебе голову.