Порочные намерения
Шрифт:
— Кто причинил вам страдания, Мерри? — шепотом спросил он.
Она горько улыбнулась:
— Вы хотите все знать, чтобы иметь возможность при случае повторить то, что было сделано.
— Я хочу… — Он осекся, прижав ее к себе крепче. — Я просто хочу.
— Меня? — Она неуверенно рассмеялась. — Значит, я хорошо сделала свое дело. Поймала вас в свои сети.
— Чтобы манипулировать мной, — сказал он напрямик.
— Я никогда не посягала на такое. Чтобы отвлечь вас, поскольку вы казались одержимым желанием погубить меня. —
— И это все, что вам нужно от меня?
— А что ещё вы хотели услышать? Что я мечтала: вот вы станете на колени и признаетесь в вашем обожании, вот вы умчите меня из моей убогой жизни и сделаете своей женой? — Она рассмеялась, и смех этот разорвал ей горло. — Признайте за мной хотя бы долю здравого смысла. Я не так уж глупа, лорд Варкур.
— А вы чувствуете что-то, что могло бы вызвать у вас подобные фантазии обо мне? — Он сжал руками ее плечи.
— Я чувствую страх, — просто сказала она. — И конечно, желание. Вместе они составляют пьянящий напиток.
— Что еще?
Она уставилась в тень, где находилось его лицо.
— Не может быть никакого «еще», которое имело бы значение — по крайней мере для нас. Но еще я чувствую жалость… и что-то вроде боли. Или сожаление, или что-то такое, что не имеет названия и не заслуживает его.
Он ослабил хватку.
— Названия заслуживает все, Мерри, — сказал он внезапно смягчившимся голосом. Сердце Эм все еще очень сильно билось, и она была в нерешительности, не понимая, правильно ли она ответила.
— Вы знаете обо мне очень многое, — продолжал Варкур, — в то время как я знаю только, кем вы стали после — после того, как вам причинили боль. А какой вы были в детстве?
— Какое это имеет значение? — спросила она устало.
— Никакого. Ответив, вы не выдадите никаких ваших тайн. Так ответьте же на мой вопрос, не имеющий значения. Вы часто смеялись?
Эм сказала после долгого молчания:
— Достаточно, так что смеха мне вполне хватало.
— Это не ответ.
Она почти видела его скептический прищуренный взгляд.
Ее снова охватила нерешительность. Наконец она сказала:
— У меня была… сестра. — Это было в одно и то же время достаточно близко к правде и достаточно далеко от нее и ничем ей не грозило. — Из всех других детей она была моей любимицей. Мы могли часами болтать и смеяться.
— Вы с ней поссорились?
— Она умерла. От краснухи. Тогда мне было двенадцать лет, ей девять, она была младшей. После этого у меня не было особенно много причин смеяться, хотя я гораздо больше сблизилась с другой сестрой. Она вышла замуж, но вскоре тоже умерла. — Эм рассказывала слишком много, чересчур много, но, начав говорить, уже не могла остановиться. Никто еще не высказывал желания выслушать ее, никто никогда не выражал ни малейшего интереса к ее тайной истории или ее личной боли.
— Какая жалость, — сказал Варкур.
Эта слова подействовали на нее ошеломляюще.
—
— Мужчины — существа противоречивые, — заметил он сухо. — Я что, не могу испытывать жалости?
— Вы можете испытывать все, что хотите. — Тут Эм прикусила язык, но было слишком поздно — укоризненный оттенок в слове «вы» был слишком ясным, чтобы его не заметить.
— А вы не можете, — вставил он.
Она слишком много выдала — его замечания становились слишком проницательными. Придется отвлечь его. Отодвинувшись, она сказала:
— Почему бы вам не заняться чем-то более интересным?
— А кто сказал, что вы мне неинтересны? — Она ощутила его скептицизм.
— Вы сказали мне, когда мы виделись в последний раз, что будет лучше, если сегодня у меня будут для вас ответы.
— А они у вас есть? — Он напрягся, и его голос зазвучал тверже и грубее.
— Ваша мать снова надела ожерелье, которое я отдала ей. Если я придам вашему сообщению тот смысл, который вы ему придаете, это, кажется, и есть ответ на ваш вопрос. — Лгать — это просто: стоило ей начать, и слова полились с такой легкостью, от которой ей самой стало тошно.
— Что она видела?
Эм поняла, что больше играть с ним не стоит — нужно у него получить последнюю часть информации, чтобы развеять все сомнения и постараться придать правдивости своему рассказу. Чтобы добиться этого, ей понадобится весь ее опыт.
— Леди Гамильтон отправилась верхом на поиски вашего брата после того, как все остальные вернулись ни с чем. Это она нашла тело, а не ваш отец. — Эм глубоко вздохнула. — На щеке у него был след от удара хлыстом, и на лбу были следы ударов. Но это не все, что она видела. А теперь скажите — вы ударили своего брата в тот день, когда он умер?
— Я не убивал его.
Отчетливая боль, звучавшая в каждом его слове, задела Эм. Она закрыла глаза, посылая молчаливую мольбу к Варкуру о прощении, потому что знала, что сейчас она совершит непростительный поступок.
— Я спрашиваю не об этом. Я спросила только: вы ударили его?
Последовало долгое молчание. Эм слышала взволнованное дыхание Варкура.
— Предполагалось, что он — мой старший брат. Предполагалось, что он должен научить меня ездить верхом, а не хныкать на берегу из-за того, что он слегка промок. Предполагалось, что он будет наследником, черт побери.
— Значит, вы его ударили, — сказала она. Ее сердце упало. Этого не может быть. Она поняла, до какой степени убедила себя, что он не мог убить брата, хотя и притворялась перед собой, что у нее есть сомнения. Должно быть какое-то другое объяснение.
— Один раз, по лицу, хлыстом, — признался Варкур. Он говорил еле слышно. — Гарри только взвыл еще громче. Я повернулся и уехал, чтобы не ударить еще раз. Он стоял у воды и кричал мне вслед что было мочи. Когда я увидел его в следующий раз, он был уже мертв.