Порочный круг

Смит Уилбур

Ирвинг подошел к Гектору.

– Как она? – спросил Гектор, умудряясь говорить ровно. Ирвинг помешкал. Сердечный монитор дважды пискнул, прежде чем он ответил.

– Я извлек пулю. Но мягкие ткани повреждены серьезней, чем мы предполагали. На рентгеновских снимках этого не видно.

Гектор медленно подошел к кровати и посмотрел на Хейзел. Лицо бледное, как обсыпанное мукой. Глаза чуть приоткрыты. Из-под длинных изогнутых ресниц видны только белки. В левой ноздре трубка, идущая к баллону с кислородом в углу палаты. Дыхание такое

неглубокое, что Гектору пришлось нагнуться к самому лицу, чтобы расслышать. Он поцеловал ее в губы, едва коснувшись их. Выпрямился и посмотрел на Ирвинга.

– Каковы ее шансы? – спросил он. – Не лгите мне.

Ирвинг снова помешкал, потом едва заметно пожал плечами.

– Пятьдесят на пятьдесят, может, чуть меньше.

– Если она выживет, сохранятся ли все функции мозга?

Ирвинг нахмурился, прежде чем ответить. Потом сказал:

– Маловероятно.

– Спасибо за честность, – сказал Гектор. – Могу я посидеть с ней?

– Конечно. Садитесь сюда. – Он показал на стул за кроватью. – Я сделал все, что мог, теперь я передаю вашу жену мистеру Дели, постоянному нейрохирургу больницы. Он уже осмотрел ее. Его кабинет дальше по коридору. Если сестра Палмер его позовет, он будет здесь через несколько секунд.

Он кивком указал на операционную сестру, поправлявшую трубки на руках Хейзел.

– До свидания, мистер Кросс. Да благословит бог вас и вашу милую жену.

– До свидания и спасибо, мистер Ирвинг. Я знаю, никто не мог бы сделать для нее больше.

Когда он вышел, Гектор обратился к сестре Палмер.

– Я ее муж.

– Я знаю. Садитесь, мистер Кросс. Возможно, ждать придется долго.

Гектор придвинул стул ближе к кровати и сел.

– Могу я взять ее за руку? – спросил он.

– Да, но, пожалуйста, осторожней с капельницами.

Гектор протянул руку и бережно взял Хейзел за три пальца. Они были очень холодные, но не такие холодные, как его сердце. Он разглядывал ее лицо. Веки почти сомкнуты. Глаза закачены. Зрачков он не видел, только серебристый краешек белка. Глаза утратили свой сапфирно-голубой блеск, стали тусклыми и безжизненными. Он передвинул стул так, чтобы, открыв глаза, она сразу его увидела. Это должно быть первое, что она увидит, очнувшись; он очень старался не употреблять слово «если».

Он слушал гудение кардиомонитора и время от времени смотрел на мерно раздувающийся и опадающий мешок кислородного аппарата. Кроме этих звуков были слышны лишь шаги сестры Палмер по плиткам пола и шорох ее халата, когда она двигалась по палате. Гектор посмотрел на часы. Их подарила ему Хейзел на прошлый день рождения. Платиновый «Ролекс» с дарственной надписью на голубом циферблате. Без двадцати два ночи. Он не спал почти сутки. Уронив подбородок на грудь и по-прежнему держа Хейзел за руку, он задремал, но при каждом изменении ритма на кардиомониторе мгновенно просыпался.

Ему снилось, что они с Хейзел на ранчо в Колорадо, поднимаются на холм. Взявшись за руки,

они идут по тропе к мавзолею Генри Бэннока. Впереди бежит Кайла.

– Я хочу видеть папу.

Она смеется и оглядывается через плечо. Дочь и мать поразительно похожи.

– Подожди! – кричит ей вслед Хейзел. – Я с тобой.

Гектора охватывает ужас. Он крепче сжимает руку Хейзел.

– Нет! – говорит он. – Останься. Не покидай меня.

И тут он почувствовал руку на своем плече и услышал голос:

– Мистер Кросс, вы в порядке?

Он открыл глаза: перед ним стояла сестра Палмер с озабоченным лицом.

– Вы кричали во сне.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Он понял, где находится. Посмотрел в лицо Хейзел. Голова ее была в прежнем положении, но глаза открылись. В них вернулся голубой блеск. Она видела его.

– Хейзел! – настойчиво прошептал он. – Сожми мою руку!

Никакой реакции. Пальцы Хейзел по-прежнему оставались неподвижны и холодны. Он левой рукой погладил ее по лицу. Глаза ее не двигались. Они смотрели прямо на него.

– Это Гектор, – прошептал он. – Я люблю тебя. Я думал, что потерял тебя.

Он посмотрел ей в глаза, и ему показалось, что зрачки слегка сократились; а может, эту мысль породила надежда. И тут он услышал писк кардиомонитора, частый и размеренный.

– Она видит меня, – сказал он. – И слышит.

Голос его прозвучал громче.

– Успокойтесь, мистер Кросс, – сказала сестра Палмер. – Не надо торопиться. Повреждение мозга…

Он не желал слушать.

– Говорю вам, она меня видит и слышит.

Он протянул руку и коснулся бледной, холодной щеки Хейзел, чувствуя, как к нему возвращаются мужество и решительность.

– Сестра Палмер, – резко сказал он. – Пожалуйста, пройдите в родильное отделение и попросите дежурную сестру принести мою дочь.

– Мы не можем этого сделать, сэр. Ваша жена очень больна и…

– Сестра, у вас есть дети? – перебил он.

Она медлила, потом ее голос и тон изменились.

– Сын, ему шесть лет.

– Вы можете себе представить, каково умереть, не увидев его?

– Есть правила, – слабо возразила она. – Дети, родившиеся кесаревым сечением, должны оставаться в инкубаторе…

– Наплевать на ваши правила. Моя жена может умереть. Идите в родильное отделение и принесите мою дочь. Немедленно.

Сестра Палмер еще немного помешкала.

– В это время народу очень мало.

Она выпрямила спину и повернулась к двери. Неслышно закрыла ее за собой и пошла по коридору.

Гектор поднес губы к уху Хейзел.

– Ты была права, Хейзел, дорогая. У нас девочка. Ее зовут Кэтрин Кайла, как ты и хотела. – Он смотрел ей в глаза, выискивая признаки жизни, но смотрел словно бы в бездонный голубой бассейн. – Сейчас тебе принесут Кэтрин. Ты увидишь, как она прекрасна. Волосы у нее будут золотые, как у ее старшей сестры. Она весит шесть фунтов.