Порода убийц
Шрифт:
– Сегодня здесь никого нет, – ответил он. – Приходите завтра, – и он продолжил свое занятие.
– Но, может быть, есть кто-то, кому бы я мог позвонить? – настаивал я.
– Позвоните завтра.
Я не слишком далеко продвинулся, используя выразительные взгляды и все свое обаяние.
– Вы не возражаете, если я здесь осмотрюсь? – спросил я его и, не дожидаясь ответа, направился к небольшому пролету лестницы, ведущей в подвал. Я обнаружил запертую дверь с прикрепленной к ней карточкой с выражениями соболезнований по поводу смерти Эпштейна.
На
Старик с метлой исчез. Но вместо него появились двое людей, ожидающих меня. Один был молодой в черной ермолке, которая выглядела слишком маленькой для его головы, и с головой, которая казалась слишком маленькой для его широких плеч. Он был одет в темную рубашку, черные джинсы и, судя по выражению лица, не был одним из Людей Добра. Человек позади него был значительно старше, с редеющими седыми волосами и тощей бородкой. Он был одет более традиционно, чем его товарищ – белая рубашка и черный галстук под черным костюмом и плащом, – но и он не выглядел более добрым.
– Вы раввин? – спросил я его.
– Нет, мы не относимся к Оренсанс-Центру, – ответил он и добавил:
– Вы думаете, что все, кто носит черное, – раввины?
– Это что, делает меня антисемитом?
– Нет, но ношение оружия в синагоге может быть расценено подобным образом.
– Надеюсь, к присутствующим это не относится, и это не религиозный запрет.
Пожилой кивнул:
– Надеюсь, что так, но желательно быть поаккуратнее в таком случае. Я так понимаю, вы частный детектив. Могу я взглянуть на ваше удостоверение?
Я поднял руку и медленно опустил ее во внутренний карман пиджака, чтобы достать бумажник. Я передал его молодому парню, который передал его пожилому. Последний изучал его довольно долго, затем вернул мне.
– И почему же частный детектив из штата Мэн интересуется смертью раввина из Нью-Йорка?
– Я думаю, что смерть раввина может быть связана с делом, которое я расследую. Я надеялся, что кто-нибудь сможет рассказать мне немного больше о нем.
– Он умер, мистер Паркер. Что еще вы хотите знать?
– Сначала – кто убил его. Или вас это не касается?
– Это очень беспокоит меня, мистер Паркер.
Он повернулся к молодому, кивнул, и мы проследили, как последний удалился из зала, мягко закрыв дверь за собой.
– Что вы расследуете?
– Смерть молодой женщины. Когда-то она была моей подругой.
– Тогда занимайтесь ее делом и позвольте нам заниматься нашим.
– Если ее смерть связана со смертью раввина, то обеим сторонам будет лучше, если вы поможете мне. Я могу найти человека, который это сделал.
– Человека, – повторил он, выделив это слово. – Вы, кажется, совершенно убеждены, что это был человек.
– Я просто знаю, кто это, – сказал я.
– В таком случае мы оба знаем, – ответил он. – Дело сделано. Остается только предпринять шаги, чтобы покончить с ним.
– Какие шаги?
– Между нами, мистер Паркер, он будет найден, – старый еврей придвинулся ко мне, и его взгляд немного смягчился. Это не ваше дело. Не всякое убийство может служить горючим для вашего гнева.
Он знал, кто я. Я понял это по лицу старика. Мое прошлое отразилось, как в зеркале, в его глазах. В газетах было столько вранья по поводу смерти Сьюзен и Дженнифер и кончины Странника, что всегда найдутся те, кто вспомнит обо мне. Сейчас в этой старой синагоге я почувствовал, что мои личные потери опять выставлены на всеобщее обозрение, как пылинки, попавшие в луч солнца, который проникает сквозь окна наверху.
– Меня интересует женщина, – сказал я. – И если оба этих убийства связаны, то и смерть раввина входит в сферу моих интересов.
Он покачал головой и слегка потрепал меня по плечу.
– Вы знаете, что означает слово «ташлик», мистер Паркер? Это символическое действие, когда кусочки хлеба крошат в воду как символ того, что грехи остались в прошлом, бремя, с которым никто не хочет жить дальше. Я думаю, вам тоже следует найти в себе силы забыть прошлое, пока оно не убило вас.
Он повернулся, чтобы уйти и был уже у дверей, когда я заговорил:
– «Мой отец говорил так же, и я продолжаю путь с того места, где он остановился».
Старик замер и обернулся, чтобы посмотреть на меня.
– Это из Талмуда, – сказал я.
– Я знаю, что это, – почти прошептал он.
– Это говорится не о мести.
– Тогда о чем же?
– Об искуплении.
– Грехов отца или ваших собственных?
– И тех и других.
Казалось, он погрузился в размышления, глаза его сверкнули, решение было принято.
– Существует легенда о Големе, мистер Паркер, – начал он, – человеке, вылепленном из глины. Раввин Лёв создал первого Голема в Праге в 1543 году. Он слепил его из грязи и вложил ему в рот шем – кусок пергамента с именем Бога. Раввин оправдывал создание этого существа тем, что он мог защитить евреев от погромов и ярости их врагов. Вы верите, что такое существо могло существовать, что суд над грешником может вершить его собственное порождение?
– Я уверен, что человек, похожий на него, может существовать, – ответил я, – но не уверен, что правосудие всегда играет роль в их создании или служит их действиям.
– Да, возможно, человек, – мягко заметил старый еврей. – И, возможно, правосудие, если это вдохновляется свыше. Мы послали нашего Голема. Дайте же свершиться воле Господа.
В его глазах я смог увидеть двойственность реакции на то, что уже было запущено: они отправили одного убийцу отследить и уничтожить другого, отвечая насилием на насилие, рискуя тем, что это обязательно будет иметь последствия.