Порок
Шрифт:
– Я не комсомольский лидер и никогда им не был.
В моих словах не было лукавства, просто в восьмидесятые годы я действительно возглавлял молодежное национальное движение, но оно никоим образом не было связано с комсомолом.
– Но вас так представили, – продолжал давить он.
– Но вас тоже представляют по-разному, но это не значит, что вы такой, – решился я на легкую агрессию, впрочем, и эта фраза была лишена иронии.
После моих слов балетмейстер неожиданно захлопнул книгу, встал в полный рост, ринулся в сторону коридора,
– Вы идете? – произнес Нуриев, повернувшись ко мне лицом.
– Меня никто не приглашал!
– Я вас приглашаю, пойдемте! – со снисхождением произнес мэтр.
Я послушно пошел за ним. Маэстро, шагая вдоль первого ряда зрительских кресел концертного зала, пальцем указал на место, куда я мог сесть. Он снял пальто, перед моими глазами запестрил яркий подклад, откинул спортивную шапочку. Вместо нее он надел цветастую беретку и целеустремленно поднялся на сцену. Хотя это была только репетиция, а не полноценный спектакль, зал вспыхнул аплодисментами. Улыбнувшись в ответ зрителям, Нуриев подошел к дирижерскому пульту. Он не стал брать долгой паузы, как только воцарилась тишина, начал дирижировать.
По первым нотам я уловил столь знакомую музыку из балета «Щелкунчик» великого композитора Петра Чайковского. (Сама постановка балета «Щелкунчик», под началом Рудольфа Нуриева, прошла в Татарском театре оперы и балета, а в консерватории проходила только репетиция). Не в обиду будет сказано в адрес композитора-гения, но музыка на тот момент служила для меня только неким фоном, я не акцентировался на ней, хотя и сам профессиональный музыкант. Все внимание было приковано к балетмейстеру, который к моему удивлению неплохо справлялся с функцией дирижера. Оркестр был сосредоточен и следовал в такт за каждым мановением дирижерской палочки. Все работало как единое целое, слаженно, складно, в унисон…
Да, возможно, мир приобрел гениального танцора, но потерял не менее талантливого музыканта. Музыка прекратила играть так же внезапно, как и началась, последний аккорд был не менее торжественным, чем первый. Сорвав очередные аплодисменты, Нуриев сошел со сцены. Я заметил одну особенность – лишний раз к нему никто не подходил.
Люди боялись его: чиновники, потому что он не преклонялся перед ними, для музыкантов и других деятелей культуры балетмейстер был слишком талантлив, в их понимании он был богом, выше которого уже ничего и никого не существовало.
Он не забыл меня и подсел рядом. Мы разговорились, за считанные минуты из эксцентричного человека он превратился в живого и доброжелательного собеседника. Видно, он проникся тем, что я его земляк. Его интересовало все, от уклада жизни людей в родном городе до архитектурного состояния театра оперы и балета, где он когда-то делал первые
В интересной беседе незаметно пролетел час времени, после чего он неожиданно соскочил с места. Я подумал, что время аудиенции закончилось, и хотел рассказать о причинах визита в Казань. Но Нуриев не ушел, он стал туда-сюда семенить вдоль ряда кресел, заложив руки за спину. Рядом со мной сидела девочка лет семи-восьми. Заметив девочку, он обратился к ней:
– Ты откуда?
– Я здесь учусь.
– Хорошо учишься?
– Я очень стараюсь, – спокойно произнесла она.
Со стороны этот диалог больше походил на разговор внучки и деда.
В следующее мгновение я в очередной раз убедился в неординарности своего собеседника. Вот уж эти великие! Мэтр вытащил из лежавшего рядом пальто неприметную на первый взгляд стеклянную безделушку в форме звезды, в центре сияла его фотография. Недолго думая, он повесил ее себе на грудь и с пафосом заявил девочке, хотя мне показалось, что все, что он говорил ей, в первую очередь звучало для моих ушей: «Моя страна не оценила меня, но я сам себя оценил! И подарил себе медаль! Я не просто Рудольф Нуриев, я великий и выдающийся!».
Потом он подарил девочке эту звезду и сделал ряд избитых напутствий, которые можно выразить одной фразой: «Учись хорошо и старайся». Получив из рук мэтра подарок, она убежала из зала.
Пришел мой черед, он прямо спросил, какой вопрос привел меня к нему. Я рассказал, какая у меня талантливая жена (которая на тот момент сидела в зале консерватории на последнем ряду, так и не решаясь подойти к нам), какую восхитительную музыку она написала…
– А вы кто, продюсер? – перебил он меня.
– Нет. Но вы поставите балет? – в лоб спросил я.
– Вот так взял и поставил! – с иронией ответил мэтр и грустно добавил: – Я давно не работал в России…
Наступила пауза, я попытался заговорить и рассказать о герое оперы, но был одернут: «Я знаю про похождения Насредцина». В этот момент я впервые отчетливо рассмотрел его глаза: они отдавали детской наивностью, удивительным образом сочетая печаль и любопытство. Мастер продолжал задумчиво молчать, через какое-то время тихо выговорил:
– Подождите меня на улице.
Прошло не менее двух часов, Нуриев все не выходил. Мы с Лилией сидели в машине, неподалеку от главного входа в консерваторию, из-за долгого отсутствия мэтра немного нервничали. Но он вышел, как и обещал, напомнив нам короля, уверенной походкой идущего из собственного замка. За ним в полушаге шел его помощник. Это был мулат лет двадцати пяти. Они направились в нашу сторону. Я открыл переднюю дверь, мэтр сел в машину и категорично предупредил: «У вас три минуты, если не понравится – я уйду».