Порок

Райх Илья

Евгений отбросил все мысли, как только кто-то после робкого стука в дверь неуверенно приоткрыл ее. В проеме он увидел Марию, просившую тихим голосом разрешения войти. Евгений впустил ее, пригласил сесть. Неуклюже присев на стул, она без объяснений вытащила из дамской сумки цветастый пакет и положила его на стол:

– Это вам!

– Что это? – поинтересовался Евгений.

– Это ваш обед, это от моей мамы.

– Да? – с удивлением выкрикнул Евгений. – Еще никто из коллег не кормил меня обедом.

– Значит, я буду первой! – со скрытой надеждой

в голосе ответила Мария.

Евгений с любопытством развернул пакет, выложив на стол маленький сверток с беляшами:

– Спасибо, Маш! Я очень тронут твоей заботой.

Евгений с ребяческой жадностью вытащил первый беляш и принялся жевать:

– Очень вкусно, маме привет, передай ей – очень вкусные беляши, – он говорил искренне.

Отправляя второй беляш в рот, он спросил Марию, с чего вдруг у нее такое неожиданное проявление заботы. Мария замешкалась, она сложила губы в трубочку, пыталась подобрать необходимые слова. В итоге она смогла трансформировать скрытые мысли в словесную форму, немного отдающую лукавством:

– В последнее время вы вызываете во мне сочувствие.

На неожиданное признание Марии Евгений притворно откашлялся. По ее словам, ей стало жаль Евгения, в его глазах больше тоски, растерянности, а тот Евгений, который твердой поступью борца с преступностью расхаживал по коридорам ведомства, внезапно исчез, канул во времени. Но она не сожалеет об этом, новый легкоранимый и романтичный Евгений ей больше по душе.

– Ты, Жень, стал каким-то настоящим, – по-свойски, без усмешек резюмировала она.

– Спасибо за сочувствие, Маш, я очень тронут, – принявшись за третий беляш, выговорил Евгений. – Но только скажи одну вещь: это что, все так считают в управлении, что я вызываю жалость и сочувствие?

– Не знаю как все, но мне ваше поведение вполне по душе, и мой визит – это мое желание, а вовсе не коллектива.

– Ладно, спасибо еще раз… – у него чуть не вырвалось: «Все, свободна!», но он своевременно воздержался от командных реляций.

– Если тебе что-то нужно, то обращайся, не стесняйся.

Евгений говорил искренне, Мария, несмотря на несуразный внешний вид – как и прежде, расчесала свои волосы в спешке, по бокам они торчали в разные стороны – была замечательной девушкой, отзывчивой, очередной беляш во рту Евгения служил этому доказательством.

Она встала, тихо попрощалась и медленно пошла к двери, сказав еще раз «до свидания», скрылась.

– Кожно-зрительный тип, – тихо для себя выговорил Евгений, когда взгляд безотрывно провожал пятую точку Марии, – задница так себе, точно не в моем вкусе.

Евгений был немного удивлен откровениями Марии, значит, так думает не только она одна, а все управление, и это крайне нежелательно. Таки отдел может распуститься, упадет качество работы, статистика раскрытий преступлений пойдет вниз. Но было уже поздно, о его безответной любви знал каждый второй коллега – всему виною вечерние посиделки со спиртным в рабочем кабинете, и разговоры по душам, и плач на груди у своих коллег.

Было время обеда, он взял телефон и позвонил Гузель

Фаритовне. Она не отвечала, только с третьего раза ему удалось до нее дозвониться. Она твердым голосом пояснила ему, что в следующий раз не стоит так упорно звонить, если она не ответила на звонок. Евгений попытался оправдаться, сказал, что соскучился, но так и не смог прошить на редкость каменную Гузель Фаритовну, которая жестко и бескомпромиссно продолжала гнуть свою линию:

– Ты же знаешь, я замужем, если не беру трубку, значит, я не могу говорить. У меня есть обязательства перед главным мужчиной, поэтому не звони так часто, если знаешь, что он здесь, в городе, – она бросила трубку.

Такой наезд не понравился бы кому угодно, а Евгений был уязвлен вдвойне, вместо сочувствия и поддержки он получил взбучку. Спасение пришло оттуда, откуда он меньше всего ждал.

Позвонила Татьяна, она пребывала в неплохом настроении, сказала, что соскучилась и пожелала встретиться вечером. Евгений принял предложение. До конца рабочего дня он успел заехать в психлечебницу к Воинову. Но сперва зашел к Станиславскому. Его волновал один вопрос.

Глава девятнадцатая

Станиславский был весьма приветлив, они обменялись рукопожатием, та последняя встреча внесла определенные коррективы, и недоверие больше не проскальзывало в их беседах. Станиславский принял Евгения у себя в кабинете, после ряда приветственных слов Евгений спросил, насколько объективен диагноз психиатров насчет невменяемости Воинова. Станиславский не был столь категоричен, как прежде:

– Есть болезни, имеющие практически тридцатилетнюю историю, и здесь в любом случае невозможно дать точный ответ. Одним словом, бумага говорит сама за себя.

Станиславский, отыскав на столе историю болезни Воинова, передвинул ее к Евгению. Евгений не стал в нее вчитываться, он уже успел изучить историю болезни подследственного, сопоставимую с историей жизни.

– Но поступки его, то есть убийства, говорят, что он за личность, а пройдет немного времени и получится, что убийца выйдет на свободу, – Евгений говорил спокойно.

– Евгений Андреевич, при всем к вам уважении, я мало чем могу здесь вам помочь, как и себе, я ведь тоже несу ответственность за судьбу Саши, как и за его жертвы, но таковы законы.

Станиславский встал, всем видом показывая, что ему пора идти.

– Хорошо, я вас понял, у меня второй вопрос, – Евгений смотрел в сторону, игнорируя немые призывы к прекращению разговора. – К вам на днях привезли вора в законе Николу Демского, так вот, он охотится за пациентом Воиновым.

Станиславский присел, он попросил рассказать подробнее и, когда Евгений закончил излагать историю взаимоотношения Воинова с представителями воровского мира, поблагодарил его за предупреждение.

– Я слышал об этой истории, но все равно спасибо, я приму все меры, хотя та часть клиники (территория больницы, где преступники проходят судебно-медицинскую экспертизу и лечение) в юрисдикции силовиков, но все же еще раз – спасибо.