Пороки и их поклонники
Шрифт:
– Сильно избили?
– Нет, не особенно. Все получилось… нормально.
– А… девушка?
– Пока ничего, – быстро ответил Архипов. – Значит, через час.
Магомедов не произнес ни слова и положил трубку.
Архипов завел мотор, посмотрел в зеркало заднего вида на Тинто, потом в боковое на мокрую улицу и только потом на Машу Тюрину.
Они пила кофе короткими быстрыми глотками. Дула на него, крутила в пальцах горячую чашку, снова глотала и жадно откусывала от бублика, который держала в кулаке. Архипов пожалел, что не захватил с собой связку
Владимир Петрович осторожно, чтобы она не облилась своим кофе, тронул машину, расплескал лужи, двинулся к выезду со двора. “Дворники” мерно стучали, скатывали вниз воду.
Тинто оскалился и зарычал.
Перед выездом на улицу Архипов притормозил. Машин было мало, и он уже почти нажал на газ, когда в зеркале заднего вида мелькнуло что-то знакомое.
Сердце сильно стукнуло и взметнулось к горлу, а может, наоборот, провалилось в желудок.
Лизавета стояла посреди двора под своим клетчатым старым зонтом. Задние фонари его машины ее хорошо освещали. Она постояла, а потом помахала Архипову рукой – он только крепче вцепился в руль.
– Ты что? – спросила рядом Маша Тюрина и перестала откусывать от бублика.
Лизавета высунула руку ладонью вверх, подержала и решительно сложила зонт.
– Посмотри, – прошипел Архипов, – посмотри туда, скорее!
– Куда?!
– Туда! – Он схватил ее за шею и повернул голову. Она сморщилась, он сделал ей больно. – Вон, смотри!
– Лужи, – сказала она, – и больше ничего.
Архипов тоже посмотрел. Лизаветы не было.
– Мне показалось, – произнес он с трудом, – мне в последнее время что-то кажется такое… странное.
Маша смотрела на него во все глаза.
– Поехали, – скомандовал он, как будто за рулем сидела она.
“Дворники” мотались по сухому стеклу, неприятно скрипели. Архипов их выключил.
Допив кофе, она вдруг уснула прямо с чашкой в руке и проснулась ровно через пять минут.
– Спи, – велел ей Архипов, – ехать еще долго.
– Я боюсь, – призналась она, – ужасно. Куда мы едем? Зачем?
Архипов вздохнул. Фосфорический свет приборной доски делал ее похожей на узницу концлагеря. Впрочем, она и была узницей еще полчаса назад, а он, Архипов, был армией-освободительницей.
– Ты не бойся, – посоветовал Архипов. – Самое главное мы уже сделали. Мы тебя нашли.
– Как?! Как вы меня нашли?
– Я был в Чертанове, – признался Архипов, – и видел тебя и еще двух каких-то… умников на “Мерседесе”. Я прямо перед вами стоял и все видел.
Она посмотрела на него. Выражения глаз было не разобрать в зеленом, каком-то подводном свете.
– Большая темная машина, – вымолвила она наконец, – с такими… черными стеклами. Я все время думала… мне все время казалось, что-то там не то… Знаешь, когда кто-то смотрит тебе в затылок и волосы дыбом встают.
– Да. Знаю.
– Это ты смотрел.
– Я. Я потом тебя
– Просто, – повторила Маша Тюрина. – А сейчас куда мы едем?
– Маш, – вместо ответа спросил Архипов, – когда Лизавета затесалась в эту… секту?
– Давно, – быстро сказала она. – Сначала все это было очень… мило. Я даже радовалась, что к ней приходят друзья и подруги, все не так одиноко, я же в больнице работаю, сутками домой не прихожу. Давно, Володя. Лет… пять назад.
Оттого, что она назвала его по имени, у него из головы вылетело все остальное.
– Ты… слышишь меня? У нее тогда сердечная болезнь обострилась, а все из-за дневника… Тетя дневник покойного мужа из рук не выпускала, и вдруг он пропал.
Архипов некоторое время соображал, как именно нужно ответить на этот вопрос.
– Да-а, – произнес он, сообразив, – слышу. А Добромира ты когда-нибудь видела?
Маша Тюрина, медсестра пятнадцатой горбольницы, первой, если он правильно запомнил, хирургии, здравомыслящая, вменяемая, двадцати четырех лет от роду, перепугалась так, что схватилась за руль “Хонды”.
“Хонда” вильнула.
– С ума сошла? – рявкнул Владимир Петрович.
– Откуда ты про него… знаешь? Он тебя… ты встречался с ним?
– Он тебя, с-сучару, на куски порвет, – прошипел с заднего сиденья Витек, – он от тебя… с-соплей не оставит… он…
– Что за концерт! – упрекнул Архипов. – Тинто!
Тинто Брасс свесил голову к Витьку и лениво гавкнул.
– Так что Добромир?
– Это страшный человек. Негодяй. Подонок. Он сказал тете, что оставит ее в покое, если я… если она… – Маша сильно вздохнула, – если я стану с ним жить. Это уже в конце было, когда они слишком насели на нее, и она перепугалась. Она-то ведь тоже думала, что это милые и очаровательные люди.
“Нет, – подумал Архипов, – Лизавета была взбалмошной и экзальтированной, но она никогда не была дурой, это уж точно”.
Маша Тюрина тоже не похожа на дуру, но вполне возможно, что ей не хватало времени разбираться, кто там приходит к тете и чем занимается. А потом стало уже поздно.
– Я… согласилась. Я на все соглашалась, но тетя не разрешила. Она сказала, что они все равно не отстанут, а мы потеряем остатки… самоуважения. – Тут Маша вдруг улыбнулась. – Еще она сказала, что можно было бы попробовать, если бы он дал подписку о том, что после этого обязуется… помереть. А без подписки не надо.
– Ты с ним встречалась?
– Да. Тетя ходила на собрания, пару раз я ходила с ней. Они хором пели песни, какие-то стихи друг другу читали, говорили, что собственного сочинения. Володь, это все ужасная глупость! Я не знаю, как такой глупостью можно заманивать людей!
– Идея больно хороша, – задумчиво произнес Архипов. – Идите в природу, и она вас излечит. Цветочная пыльца полезней мяса, а жизнь в лесу здоровее, чем в мегаполисе. Самое главное, что по его теории не надо работать. Только думать позитивно и ждать, когда еда и одежда силой мысли придут к тебе от бога.