Порождения света и тьмы. Джек-из-Тени. Князь Света.
Шрифт:
Усадив ее, он пододвинул второй стул и уселся слева от нее. Откинувшись на спинку, он внимательно разглядывал ее.
— Ну, а теперь ты, может быть, объяснишь то, что сказала? — спросил он. — Если ты — не моя Айвин и не двойник, созданный моим врагом, чтобы досадить мне, то что ты такое? Или, выражаясь более деликатно, кто ты?
— Я? Айвин из крепости Холдинг, дочь Лорет и Бессмертного Полководца, — ответила она, все еще улыбаясь, и только тогда Джек заметил, что с ее серебряной цепочки свисает старинный драгоценный камень, схожий по форме с его тюрьмой. — Но я — не твоя леди, —
— Он отлично поработал, — сказал Джек. — Даже голос похож, как две капли воды.
— Я даже могу посочувствовать лорду-бродяге из несуществующего Шедоу-Гард, — сказала она. — Джек-врун. Ты настолько знаком со всеми формами обмана, что тебе стало трудно различать, где же правда.
— Шедоу-Гард существует! — сказал он.
— Тогда не стоит так волноваться, когда это упоминают, верно?
— Он хорошо выучил тебя, существо. Смеяться над моим домом — значит смеяться надо мной!
— Что я и собиралась сделать. Но я — не творение того, кого ты называешь Повелителем Нетопырей. Я — его женщина. Я знаю его тайное имя. Он показал мне мир внутри сферы. Я видела из Хай-Даджен все. Я знаю, что Шедоу-Гард не существует.
— Никто, кроме меня, никогда не видел его, — сказал он, — потому что он всегда скрыт тенью. Это — огромный замок с залами, освещенными факелами, с высокими потолками, с подземными лабиринтами и множеством башен. Там с одной стороны — немного света, а с другой — полная тьма. Он полон памятных вещиц с самых крупных краж, какие когда-либо совершались. Там много очень красивых безделушек и бесценных вещей. В его коридорах пляшут тени, а множество драгоценных камней сияют ярче, чем солнце на другой половине планеты. Вот над чем ты смеешься — над Шедоу-Гард, по сравнению с которым замок твоего хозяина просто свинарник. Верно, иногда там бывает одиноко, но настоящая Айвин оживит его своим смехом, зажжет своим изяществом, так, что он сохранит свое великолепие много времени спустя после того, как твой хозяин сойдет в вечную тьму — когда я отомщу.
Она тихонько поаплодировала.
— Нетрудно вспомнить, как однажды твои речи и твоя страстность убедили меня, Джек. Теперь-то я понимаю, что, говоря о Шедоу-Гард, ты говоришь слишком хорошо для того, чтобы описывать реальное место. Я ждала тебя долго, а потом узнала, что тебе отрубили голову в Иглесе. Я все-таки собиралась ждать твоего возвращения, но мой отец решил иначе. Сперва я думала, что им движет желание обладать Факелом Ада. Но я ошибалась. Он сразу понял, что ты — лжец и бродяга. Я плакала, когда он обменял меня на Факел Ада, но я полюбила того, кому меня отдали. Мой повелитель добр тогда, когда ты ни о чем не думаешь; он умен там, где ты просто жесток. Его замок существует на самом деле, он один из самых могущественных в стране. В нем — все то, чего тебе недостает. Я люблю его.
Джек смотрел ей в лицо, которое теперь было серьезно, а потом спросил;
— Как, он завладел Факелом Ада?
— Его человек завоевал для него в Иглесе этот камень.
— Имя этого человека?
— Квазер, — сказала она. — Чемпионом Адских Игрищ стал Квазер.
— Для двойника это умеренно бесполезная информация, — заметил Джек, — если это все правда.
— Вот пример эгоизма, который не дает заметить очевидного.
— Нет. Я знаю, что ты — не настоящая Айвин, а нечто, посланное мучить меня. Настоящая Айвин — моя Айвин — не стала бы судить меня за глаза. Она дождалась бы моего ответа, что бы про меня ни говорили.
Тогда она отвела взгляд.
— Еще одна умная фраза, — сказала она наконец. — Она ничего не значит.
— Можешь идти, — сказал он. — И скажи своему хозяину, что у вас ничего не вышло.
— Он не хозяин мне! Он — мой повелитель и возлюбленный!
—..Или, если не хочешь уходить, можешь остаться. Мне все равно.
Он встал, подошел к постели, растянулся на ней и закрыл глаза.
Когда он снова открыл их, девушки уже не было.
Но он заметил то, что она хотела скрыть.
«..Я ничего им не дам, решил он. Неважно, какие доказательства они представят. Я буду объяснять это трюками. Пока что я упрячу знание туда же, куда и чувства».
Через некоторое время он уснул. Ему снилось красочное будущее — таким, каким он себе его представлял.
Потом он долго был один. Это его вполне устраивало.
Он чувствовал, что загнал Повелителя Нетопырей в угол, и дал отпор первому покушению на свой здравый рассудок. Иногда, меряя шагами полы, стены и потолки своей тюрьмы, он посмеивался. Он обдумывал свой план — его опасные стороны — и прикидывал, сколько лет уйдет на его осуществление. Он ел. Он спал.
Потом ему пришло в голову, что если Повелитель Нетопырей может видеть его в любую минуту, возможно, он находится под наблюдением постоянно. Ему немедленно представилось, как слуги его врага передают этот странный камень из рук в руки. Мысль была стойкой. Независимо от того, чем Джек занимался, у него появилось назойливое ощущение, что за ним подглядывают. Он приобрел привычку подолгу сидеть, уставясь на предполагаемых соглядатаев за зеркалами. Он внезапно оборачивался и делал жесты в сторону своих невидимых спутников.
«Господи! Сработало! — решил он однажды, проснувшись и быстро оглядев комнату. — Он и правда добирается до меня! Я везде подозреваю его присутствие, и это начинает выводить меня из равновесия. Но я буду действовать тайком. Если только он даст мне нужный выход, а все прочее останется по-прежнему, я, возможно, получу шанс. Впрочем, лучший способ отыскать выход — оставаться внешне спокойным. Я должен прекратить расхаживать и бормотать».
Джек лежал, раскрыв свое Естество, и ощущал отрезвляющий холод высоты.
После этого случая он замолчал и начал двигаться медленно. Подавить более мелкие реакции оказалось труднее, чем он думал. Но он подавлял их — иногда для этого приходилось сесть, стиснуть руки и считать до нескольких тысяч. Зеркала говорили ему, что у него выросла борода приличных размеров. Его шутовской наряд обносился и стал грязным. Частенько он просыпался в холодном поту, не в состоянии вспомнить, что за кошмар мучил его. Хотя рассудок его порой помрачался, теперь он поддерживал в своей вечно сияющей зеркальной тюрьме видимость нормы.