Порт-Артур — Токио

Чернов Александр Борисович

Кое-как починившись, спустя полчаса он вступил в линию позади «Асахи», но только для того, чтобы получить второй нокдаун. Старший машинный офицер новейшего броненосца Сакаи не успел даже добраться до лазарета, чтобы забинтовать ошпаренную паром при экстренном переключении паропроводов руку. Теперь ему пришлось срочно нестись на корму. На этот раз было повреждено рулевое управление.

Десятидюймовый снаряд с «Памяти Корейца» взорвался в момент проламывания скоса бронепалубы в корме японца. Осколками заклинило рулевую машину, а взрывной волной перекорежило переборки, и румпельное отделение вскоре затопило. Корабль снова, как и полчаса назад, вынесло из линии вправо. Руль смогли, хоть и далеко не сразу (сказывалась неопытность команды, которая только пару месяцев назад увидела совершенно

незнакомый для себя корабль), поставить прямо.

Ограниченная управляемость машинами, чем его командир Такеноучи занимался в первый раз (в этом тоже потренироваться не успели), не позволяла «Фусо» занять место в строю. Вернее на броненосце даже подняли сигнал «Возвращаюсь в строй», но глядя на резкие рыскания «Фусо» на курсе Того поднял сигнал «держаться за линией до восстановления нормального управления» и «Камимуре перенести флаг на „Конго“». Что младший флагман и проделал с риском для жизни, как своей, так и офицеров штаба. Это стало очевидно, когда на изрядно поврежденном катере он подошел к неподбойному борту «Конго», сбросившего ход до десяти узлов, но не застопорившего. Слишком велик был риск отстать от колонны броненосцев и оказаться один на один, ну, почти один на один, ведь «Фусо» пока нельзя было считать полноценной боевой единицей, с тремя «Пересветами» и тремя броненосными крейсерами Руднева. Однако, хвала богам, и вице-адмиралу, и всем остальным его спутникам, удалось подняться на борт «Конго» благополучно.

Если бы командующий Соединенным флотом владел русским языком, он бы, наверное, добавил к приказу «Фусо» о выходе из линии «от греха подальше». Риск столкновения шатающегося подобно алкоголику «Фусо» с другим кораблем был неприемлемо велик. Почти не понеся потерь в артиллерии, вполне боеспособный корабль почти весь бой провел в «своем углу», вернее — за хвостом своей боевой линии. Впрочем, это не помешало его артиллеристам нанести русским весьма чувствительный урон.

В контраст ему, однотипный «Конго», с тем же, если не худшим уровнем подготовки команды (часть отпущенного на принятие корабля времени ушла на подгонку и установку «не родного» вооружения), неплохо стрелял и стойко терпел ответный огонь. Несмотря на взрыв в каземате среднего калибра, он продолжал идти в строю эскадры в течение почти всего сражения. Правда, во второй фазе боя, когда корабль стал флагманом Второй боевой эскадры, его командир запросил разрешение выйти из строя для починки повреждений, но получил отказ от Камимуры. Поврежденный, но не побежденный, «Конго» стойко последовал со своим флагманом к ожидавшей их общей судьбе…

* * *

«Так… — размышлял Хейхатиро Того, — „Броненосные крейсера против броненосцев долго не продержатся“… Ямомото Гомбей как всегда прав. Он всегда прав! Но у меня нет десятка нормальных броненосцев! И в создавшейся ситуации мои артиллеристы вполне уже могли бы пустить на дно один-два „пересвета“, или выбить пару русских „стариков“ из линии. Увы, счет пока открыли они. Если сейчас повести охват концевых в русской колонне, „петропавловски“ с такого расстояния выбьют для начала наши броненосные крейсера…

Нет, все, пора разрывать дистанцию, как показал печальный пример „Токивы“, колонны сблизились чрезмерно. Хоть мы и пристрелялись, — половина русских кораблей горит, и то на одном, то на другом замолкают орудия. И передать сигнал о повороте довольно сложно — стеньга фок-мачты „Микасы“ снесена за борт, и радиорубку нам только что разнесло, сейчас она выгорает как помойный ящик от случайного окурка…»

Наконец сигнальщикам «Микасы» на грот мачте удалось поднять предварительный сигнал «к повороту на правый борт все вдруг». Сигнал запоздал буквально на пять минут…

* * *

Огонь врага все больше корежил и калечил русские броненосцы. На «Петропавловске» погреба кормовой башни постепенно затоплялись водой через пробоину от взорвавшегося в кормовой оконечности крупного фугаса. Башня вновь прекратила огонь. В батарее левого борта весело рвались русские же снаряды, охваченные огнем пожара. А спустя пять минут десятидюймовым снарядом с «Якумо» добило-таки кормовую башню — она не могла больше вращаться. Оставшись с одной башней главного калибра, и получив рапорт об остаточной непотопляемости в 65 процентов, Григорович приказал временно выйти из строя, с флажным сигналом об этом «Святителям». Именно этот приказ, предписывающий командирам корабля «выходить из линии на не обстреливаемую сторону для ремонта угрожающих остойчивости пробоин» спас русских от больших потерь в кораблях линии. Но зато после боя в Артуре было не протолкнуться от покалеченных броненосцев.

«Сисою» «повезло» еще больше. Десять минут под огнем пары «Асахи» и «Хацусе», и броненосец не только полностью потерял боеспособность, но и оказался одной ногой в могиле. Для выбивания из строя этому неудачно построенному кораблю хватило всего четырех попаданий двенадцатидюймовых снарядов, и одного шестидюймового в каземат. Один снаряд временно вывел из строя кормовую башню, взорвавшись на барбете. Он не пробил десять дюймов брони, но от сотрясения заклинило элеватор подачи снарядов из погребов. Второй разорвался у якорного клюза, выворотив его к чертям, выкинув в море якорь и заодно пробив в небронированном борту «ворота» два на три метра. Хотя пробоина и была надводной, в нее захлестывала вспененная тараном вода. Затоплениям способствовал другой снаряд, проломивший бронпояс прямо напротив башни. Последний 12-дюймовый снаряд и попавший почти в ту же точку снаряд калибром поменьше (как же, не попадают снаряды в ту же воронку, если бы…), прикончил батарею шестидюймовых орудий. Как правого, так и левого борта. Она просто выгорела. Оставалась, правда, еще носовая башня главного калибра, но именно в этот момент и ей приспичило выйти из строя — в погреба хлестала вода.

В боевой рубке броненосца офицеры чуть ли не хором уговаривали командира выйти из линии для ремонта и заведения пластыря. Но Озеров упорно отказывался, мотивируя это тем, что не получал приказ о выходе из строя от идущего впереди на «Святителях» Чухнина. На все доводы о «полученных на совещании до боя инструкциях» (от старшего офицера), «полной безвредности для противника броненосца без артиллерии, починить которую можно только вне зоны обстрела» (от артиллериста) и «возможной фатальности следующего крупного снаряда, попади он под ватерлинию в носу до того, как мы спрямим корабль» (от трюмного механика) последовал ответ: «Приказа покинуть линию я не получал, а Григорий Павлович видит наше положение прекрасно. Значит так НУЖНО, господа!» Командир уперся и стоял на своем, совершенно не походя на неуверенного человека, которым казался всем во время перехода с Балтики. Впрочем, после боя злые языки на «Сисое» говорили, что упорство командира проистекало из страха перед начальством, который был больше, чем страх перед японцами. И подкреплялось возлияниями из фляжки с коньяком, разбавленным мадерой…

В столь удачно отстрелявшуюся по «Токиве» «Полтаву» попала серия снарядов крупного калибра. Казалось, что ее обстреляли короткой очередью из двенадцатидюймового пулемета. Временно, из-за контузии всех находившихся в ней, замолчала та самая носовая башня, что отправила на дно «Токиву». Не успели еще там навести порядок, как новый снаряд, погнувший взрывом барбет, вывел из строя подачу кормовой башни, заклинив элеватор. От взрыва погребов корабль спасло только то, что он попал не по нормали, а по касательной, а 10 дюймов брони барбета «Полтавы» оказались прочнее 6 дюймов у «Токивы». Но, в отличие от «Сисоя», восстановить подачу снарядов без выпрямления покореженных плит брони было невозможно. Сделать это в море на ходу не взялся бы и сам Левша.

Пара пробоин в носовой части заставили и командира «Полтавы» Успенского подумать о временном выходе из строя. Для того, чтобы завести пластырь под пробоины, нужно было застопорить машины, а для этого покинуть линию… Но к счастью для русских, и к несчастью для японцев, пока он размышлял над этим решением, носовая башня его броненосца снова открыла огонь. Прочухавшись и вновь прильнув к прицелу, командир башни Пеликан Второй (если на русском флоте было более одного офицера с одинаковой фамилий, то получившему звание позднее добавляли к фамилии номерок) поймал в визир силуэт ближайшего вражеского корабля. Это был «Ивате», идущий чуть позади траверза «Полтавы»…