Порт-Артур (Том 2)
Шрифт:
Звонарев сообщил о положении на фронтах, о планах обороны.
– Электропровод есть у моряков в порту. Я недавно сам им продал. Сейчас черкну Григоровичу записку. По старому знакомству он должен помочь моему другу.
На прощанье Звонарев пожал сухую и горячую руку капитана, а Варя обещала навещать его ежедневно.
– Не знаю, чем и как смогу отблагодарить вас обоих по выздоровлении! Во всяком случае - свадебный подарок за мной, - обещал Сахаров.
– Ой, что вы, мы об этом и не думаем, - за себя и прапорщика ответила девушка.
– Если сейчас
– С большим удовольствием, немедленно побываю там, - ответила девушка.
– Врачи говорят, что Сахаров совсем плох, у него никуда не годное сердце, - шепнула она Звонареву, когда они вышли из палаты.
– Интересно, что он написал.
– И она развернула записку.
На ее лице выразилось полное разочарование. На бумаге было нарисовано несколько иероглифов.
– Надо попросить кого-нибудь ее прочитать, - сказала она.
– Этого еще не хватало!
– И, отобрав записку, Звонарев спрятал ее.
Шубин оказался пожилым человеком с круглыми черепаховыми очками на носу.
Он рассыпался в любезностях и сообщил, что все распоряжения Сахарова будут немедленно исполнены.
– А о чем он пишет? Я все хотела понять, что эти значки обозначают, и не могла!
– улыбнулась Варя.
– Господин Сахаров хотел сохранить в секрете свои намерения, и он воспользовался китайской письменностью, тем более что кое-что касается непосредственно вас.
– Что именно, скажите, пожалуйста! Василий Васильевич никогда не узнает об этом, - попросила Варя.
– Дело очень щекотливое, и я не имею права ничего сообщить вам при всем моем горячем желании исполнить вашу просьбу, - отказался Шубин.
День прояснился, и японцы начали обычный обстрел города и порта. Снаряды падали у подножья Золотой горы. Батареи Тигровки и броненосцы открыли ответный огонь. Грохот временами доходил до того, что разговаривать на улице было трудно.
– Не придется мне сегодня идти домой, - вздохнула Варя.
– Золотая гора своей пальбой так и не даст заснуть целый день. Проводите меня в Пушкинскую школу. Там, забравшись в подвал, я сумею отдохнуть.
У Пушкинской школы они расстались. Звонарев обещал на обратном пути на Залитерную зайти к Варе и направился к Григоровичу.
Командира порта он застал дома и изложил ему свою просьбу от имени Кондратенко.
– Удивительное дело! Вы, сухопутные, все время на чем свет стоит ругаете нас, моряков, и в то же время за всем обращаетесь к нам! Нет у меня электрических проводов. Так и передайте генералу, - стукнул ладонью по столу адмирал.
Звонарев вспомнил о записке Сахарова и передал ее Григоровичу.
– Как здоровье милейшего Василия Васильевича? Не повезло ему, бедняге.
Обязательно побываю у него в больнице, - сразу переменил тон адмирал.
Прапорщик подробно сообщил
– Жаль, жаль! Такой хороший человек и вдруг может умереть от тифа...
Сколько же и чего вам нужно? Только из уважения к просьбе Василия Васильевича в последний раз иду вам навстречу.
Звонарев протянул ему заранее приготовленный список требуемого имущества.
Григорович, не просматривая его, положил резолюцию об отпуске. Обрадованный таким исходом дела, прапорщик поспешил откланяться.
В этом районе на берегу моря было тихо, и Звонарев отдыхал от обычного грохота и шума передовых позиций. Электрический Утес, бывший в начале войны самой боевой батареей Артура, теперь обратился в спокойную тыловую позицию, и только задранные вверх дула орудий, повернутых в сторону сухопутного фронта, напоминали о войне.
Батарея была загружена выздоравливающими солдатами самых различных полков. Тут же мелькали черные бушлаты матросов с броненосца "Пересвет", обслуживающих пушки.
В офицерском флигеле Звонарев застал нового командира Электрического Утеса, капитана Николая Николаевича Андреева. Высокого роста, широкоплечий, с расчесанной надвое скобелевской бородой, он имел бы представительный вид, если бы не беспрерывно трясущиеся после контузии голова и руки. Тут же находился командовавший матросами лейтенант Любимов, коренастый шатен, младший врач крепостной артиллерии Зорин и Варина сестра - Катя. Звонарев застал их всех за столом. Хозяйничала Катя.
Отказавшись от обеда, Звонарев вместе с Катей отправился на розыски своих чемоданов. Он не сразу узнал свою бывшую комнату. Заново оклеенная новыми обоями, чистенькая, аккуратно прибранная, она превратилась в очаровательную девичью светелку. Катя осматривала белье.
– Я сейчас заштопаю, - взялась она за иголку.
Звонарев начал смущенно ее благодарить и отказываться.
– Пустяки! Я думаю, Варя давно отучила вас от условностей, называемых приличиями. Она и раньше не очень-то соблюдала их, а теперь и вовсе ни с чем не считается. Давно вы ее видели?
Прапорщик рассказал об утренней встрече.
– До вас ей никто не нравился, а вы сразу покорили ее суровое сердце.
Сейчас, кроме вас и хирургии, она ничем не интересуется. Не знаю, отвечаете ли вы ей взаимностью, если нет - то придется пожалеть мою взбалмошную, но все же очень милую сестрицу.
– Мы с Варей большие друзья...
Катя внимательно посмотрела на него и чуть заметно улыбнулась.
Выйдя на крыльцо, Звонарев увидел перед казармой странное зрелище.
Человек двадцать раненых и перевязанных солдат стояли под винтовками. Один держал костыль под правой рукой, а на левом плече у него лежало ружье, у другого винтовка была на правом плече, так как левая рука была на перевязи, у третьего была забинтована вся голова, и он ее наклонял набок, чтобы не задеть за винтовку. У крайнего были перевязаны обе руки, и все же винтовка каким-то образом держалась на плече. Перед наказанными расхаживал Чиж и, площадно ругаясь, тыкал солдат кулаками то в живот, то в лицо.