Порт-Артур. Том 2
Шрифт:
Все трое шли молча. Звонарев, почти не думавший последнее время о своих родных, вспомнил сестер и брата и невольно вздохнул.
– Хорошо вам, гошподин прапорщик, коль ваша невешта каждый день ваш навещает, – обернулся к нему генерал.
– Мадемуазель Белая всего лишь моя хорошая знакомая.
– Которая целует ваш в темноте, когда вы шпите.
Звонарев вспыхнул.
– Когда это было?
– Шпрошите у нее, пушть она шама вам рашшкажет, – мое дело шторона.
Так прапорщик больше ничего и не добился от упрямого старика.
К
На закате солнца Капитоныч вынес из блиндажа табуретку, поставил на нее окладной образ, постелил на землю коврик и пошел доложить Надеину.
Вскоре из блиндажа вышел генерал с непокрытой головой, в одном сюртуке, но с неизменным образом на груди. Он стал на коврик и перекрестился на все четыре стороны. Его высокая фигура с длинной седой бородой и густыми всклокоченными волосами четко вырисовывалась на фоне вечернего неба. Оглянувшись вокруг, Надеин опустился на колени. Воздев кверху руки, он громким голосом начал читать молитвы.
Завидя молящегося генерала, десятка два солдат подошли к нему и, обнажив головы, гоже стали на колени. Постепенно число их увеличивалось, и вскоре вокруг Надеина образовалась толпа.
Звонарев с удивлением издали наблюдал за этим своеобразным богослужением Солдаты, крестясь и вздыхая, медленно расходились, совсем как в церкви после вечерни или обедни.
Стоявшие поодаль матросы десантной роты с «Пересвета» иронически поглядывали на это моление, перебрасываясь между собой шутками.
– Ишь колдует дедок! Только не пойму, к добру это или нет?
– Ворожит, чтобы японские пули да снаряды никого из солдат не убивали, вроде как бы заговаривает весь артурский гарнизон.
– Жаль, его с нами не было в бою двадцать восьмого июля. Околдовал бы он адмирала Тогова, чтобы у ого глаза позастилало. Сидели бы сейчас во Владивостоке да с русскими бабочками прохлаждались…
Вскоре появилась Варя и увела Звонарева в блиндаж обедать.
В конце обеда Звонарева неожиданно вызвали к начальнику артиллерии Восточного фронта обороны полковнику Мехмандарову. Варя пошла с ним.
Мехмандаров, пожилой мужчина, с лицом, заросшим по самые глаза густой черной бородой, сквозь которую проступал большой горбатый нос, с недоумением посмотрел на появившуюся перед ним парочку.
– Мне нужен прапорщик Звонарев, а не его жена.
– Да он мне совсем и не муж, только знакомый, – несколько смутилась девушка.
– Сейчас сообщили, что на батарее литеры Б одиннадцатндюймовый снаряд попал в офицерский каземат…
– И Жуковский убит? – в ужасе воскликнула
Варя.
– Никто не убит! Все живы, только ранены Жуковский и Гудима. На батарее не осталось ни одного офицера…
– …И вы хотите послать туда Сереж… Сергея Владимировича? Но он совсем больной
– Ва! – досадливо сморщился Мехмандаров. – Если он болен, то от вашего присутствия, сударыня. Без вас он совсем здоровый, ходил сегодня на третий форт. Но посылать его на литеру Б я не собираюсь. Он еще чином не вышел командовать такой батареей. Туда отправится высокий поручик, что на Залитерной…
– Борейко, – подсказал Звонарев.
– Он самый, а вас направим на Залитерную. Там осталось всего две пушки, так что и офицер не нужен, но, поскольку вы контужены, пробудете там с неделю и отдохнете. Только чтобы вы, сударыня, туда не смели показывать и носа, иначе прапорщик никогда не поправится… – И полковник громко захохотал.
– Когда прикажете отправиться на Залитерную? – спросил Звонарев.
– Чем скорей, тем лучше.
Распрощавшись с Варей, прапорщик шагал по дороге к Залитерной. Стояла темная, но теплая ночь. С моря дул мягкий, влажный ветер. На безоблачном небе сверкали звезды Навстречу Звонареву шли роты моряков.
Прошло добрых полтора часа, пока Звонарев наконец добрался до Залитерной. Борейко там уже не оказалось. Он ушел на батарею литеры Б, захватив с собою половину солдат. За старшего на батарее остался Ярцев, который уже выписался из госпиталя.
Звонарев был удивлен переменой, происшедшей с ним. Сказочник пополнел, был чисто выбрит, аккуратно одет, щеголял в новой рубахе и до блеска начищенных сапогах. При виде прапорщика физиономия Ярцева расплылась в широчайшую улыбку.
– Мы вас, вашбродь, совсем уже похоронили. Поручик даже в помин вашей души стакан водки выпили, хоть последнее время на нее и смотреть не хотели.
– Тебе женитьба, видать, пошла впрок! Где Харитина-то?
– На кухне с бельем возится. Сейчас я ее пришлю.
– Подожди, расскажи, что случилось с командиром и Гудимой?
– Бомба попала в каземат, капитана ранило в голову, спину и ноги, а штабс-капитану повредило правою руку и бок. Их отправили на Утес, – на квартиру.
– А Шура уцелела?
– Ее в те поры в казематов не было, потому и осталась невредима, уехала тоже на Утес; а Мельникова поручик забрали на «литербу», у нас же за фершала осталась Харитина. – И солдат прыснул со смеху.
– Чего ты хохочешь?
– Наши канониры все к ней пошли с разной хворобой, кто что выдумал, а она давай их лечить… ухватом! Живо все поправились! – опять закатился Ярцев.
– И тебя поди она им угощает под сердитую руку?
– Никак нет. Она меня уважает как мужа и свое бабье место знает, – с достоинством проговорил сказочник.
В дверь постучали. Вошла Харитина. Она была в женском платье, с платком на стриженой голове.
– Здравствуйте, Сергей Владимирович, с прибытием вас! – певучим голосом приветствовала она Звонарева. – Не откушаете ли чайку со свежими шанежками? Только сейчас испекла. Мы как раз садимся за стол. Пойдем-ка, Егор Иванович, – обратилась она к мужу.