Порт-Артур. Том 2
Шрифт:
Несколько человек бросилось бежать в тыл. Казалось, батарея была потеряна.
Но тут справа, во фланг японцам, ринулись матросы подошедшего резерва, впереди которого двигалась огромная фигура Борейко. Он держал в правой руке большой морской палаш и, как Самсон [56] , сокрушал вокруг себя маленьких японцев. Не выдержав внезапного удара, японцы смешались, а затем отхлынули назад. Но стрелки Енджеевокого успели уже занять свои окопы и встретили их ружейными залпами. Несколько сот зеленых фигурок заметалось в узком пространстве между батареей и передовым стрелковым
[56]
Самсон – древнееврейский мифический герой, которому приписывалась сверхъестественная физическая сила и отвага.
Ружейный огонь прекратился. Японцы гуськом, один за другим, скрылись в окопах стрелков. И тотчас молчавшие осадные батареи вновь обрушились на батарею литеры Б. Русские поспешили укрыться. Только Борейко, помахивая своим длинным палашом, неторопливо шел вдоль батареи, заглядывая в каждый каземат.
– Живы поручик! Гуляют, ровно по набережной в воскресный день, – восхищенно заметил Юркин. – Даром, что только утром их ранило.
Канонада по всему фронту постепенно стихала. Звонарев с удивлением заметил, что день уже клонится к вечеру, небо затянуло тяжелыми тучами и начинает накрапывать мелкий дождь. Ему сразу захотелось есть, тело стало тяжелым от усталости. Он громко зевнул и с удовольствием потянулся, разминая затекшие члены.
– Как ты думаешь, Юркин, готов у нас обед?
– Давно готов! На батарее пообедали, когда вы были на литере Б. Харитина Федосеевна кликала вас, как вы бежали на пункт, а вы только отмахнулись от нее рукой – не до тебя, мол.
– На всякий случай побудь здесь до темноты, а я схожу на батарею поем, – приказал Юрину Звонарев.
Заметив его издали, Харитина поспешила принести щи и жареную ослятину. Прапорщик торопливо ел, слушая болтовню молодой женщины.
– На слатербе пятнадцать убито и около полсотни раненых, – рассказывала Харитина, – Софрона Тимофеевича ранило два раза за один день, а он не захотел идти в госпиталь. Жигана, на что верткий черт, и того чуть на штык не поддели. Не будь Зайца рядом, распороли бы ему брюхо.
– Заяц-то как туда попал?
– Пришел с Белоноговым по делам к поручику, а тут япошка лезет к самым пушкам. Он и схватил винтовку. Хвастает – двух японцев заколол. Зато самому бедро поранили, лежит сейчас на кухне и охает, придется его отправить в госпиталь. Да и Белоногову портрет прикладом попортили, нос распух так, что глаз не видно. Хотела я вас даже спросить о капитане Шметиллове, царствие ему небесное, да при других постеснялась. Как его убило-то?
Прапорщик подробно рассказал о гибели капитана.
Лицо Харитины неожиданно сморщилось, глаза налились слезами, и она всхлипнула.
– Душевный был человек Игнатий Брониславович. При нем хорошо жилось солдатам. Жаль его, а их еще больше. Кто-то теперь будет ими командовать? Попадется какой-нибудь аспид, и натерплются они горя.
Звонарев попробовал вызвать к телефону Борейко, но телефон не действовал,
Он застал Борейко перед фронтом батареи. Перед поручиком стояло несколько солдат.
– Трусы, батарею бросили, спасая свою шкуру! Таких солдат у меня еще не было. Рук своих о ваши морды пачкать не хочу. Пусть сами солдаты, которые честно защищали свои пушки, накажут вас как хотят.
Артиллеристы молчаливо направились по своим казематам, а Борейко подошел к Звонареву.
– Что у тебя, все благополучно?
– Да. Харитина заведует хозяйством на батарее, а сказочник ею командует. Я же лишь временно гощу на Залитерной. В общем, все идет хорошо.
Пока офицеры разговаривали, солдаты собрались по взводам в казематах. Лепехин созвал всех своих подчиненных к иконостасу и вынул старообрядческое Евангелие. Его бородата чинно уселись на нарах, терпеливо ожидая, что будет делать взводный. Тут же находились трое бежавших с батареи во время атаки. Они боязливо оглядывались по сторонам.
– Подь сюда, – подозвал одного из них взводный. – Рассказывай, кто ты есть такой, а то тебя, как нового в роте, еще не знают.
– Фамилие мое Шестеркин, с Танбовской губернии.
– Рабочий, что ли?
– Никак нет, из хрестьян, служил половым в трахтире.
Солдаты задвигались и враждебно загудели:
– Знаем мы их, мошенников, – напоют, оберут и на улицу выкинут.
– Какое ты имел полное право бежать с батареи? – спросил Лепехин.
– Спужался; думал, всех японец заберет.
– Думал! А ты бы на других смотрел и штыком работал.
– Дык я не один бежал, и другие со мной…
– Мы со всех я ответ стребуем.
Солдаты вздыхали, почесывались.
– Что же с ним делать? – спросил у присутствующих Лепехин.
– А как о том сказано в Писании? – задали, в свою очередь, ему вопрос.
– «Возлюбивый сына, да сокрушит ему ребра пользы его ради. Послание апостола Павла к коринфянам, глава третья, стих седьмой», – по Евангелию прочитал Лепехин.
– Всыпать двадцать пять горячих, – предложили в толпе.
– Правов таких нет, – злобно оглянулся Шестеркин.
– Ас батареи бегать права есть? – подошел к нему вплотную Лепехин.
– Я жалиться буду.
– Кому? Поручику? Так сам слышал, как он тебя на наш суд отдал…
– Повыше найдем.
– Ишь ты какой прыткий!
Шестеркин не пошевелился, с угрюмой злобой глядя на взводного.
– Шевелись, сука! – послышалось в толпе.
– Правов у вас таких нет.
– Вали на нары и стаскивай порты! – распорядился взводный.
Несколько человек накинулись на «виновного» и без особого труда уложили его на нары. Пороли вперехлест солдатскими портупеями, истово и деловито. Лепехин считал удары. Шестеркин при каждом ударе вскрикивал и просил пощадить, но на него не обращали внимания.
– Хватит! – остановил наказание взводный, когда положенное число ударов было отсчитано.
Шестеркин торопливо одевался.
– Благодари мир за науку, – сурово приказал Лепехин.
В ответ наказанный разразился грубой бранью.
– Бей! – скомандовал Лепехин солдатам, возмущенный нахальством Шестеркина.
Добрый десяток кулаков сразу обрушился на Шестеркина.
– Довольно, – вмешался наконец Лепехин, оттаскивая расходившихся солдат. – Не ровен час, до смерти убьете.
Окровавленный, охающий Шестеркин, шатаясь, едва поднялся на ноги.