Портрет мертвой натурщицы
Шрифт:
Под жалостливым материнским взглядом она поднималась каждое утро в шесть утра, делала маску из овсянки, красила глаза и ровно в семь вставала на каблуки, готовая выйти в свет да в люди. И какая бы ни была погода — а погода прошлой весной была препоганейшая — настроенная на романтическую встречу и в приподнятом настроении, она садилась на скамейку на платформе, поглядывая по сторонам, как маленькая птичка.
Но чем ближе был момент прибытия электрички, тем мрачнее становилась Света, и когда поезд, с шумом выдыхая, открывал перед ней свои двери, она, в последний раз потерянно оглядевшись по сторонам, заходила внутрь
А между тем причина отсутствия Андрея объяснялась весьма банально — он, однажды поняв, что на электричке плюс метро добирается много быстрее, стал приходить на более поздний поезд.
Однако Светина преданная настойчивость таки настигла его, пусть чуть позже, когда он решил заглянуть в поселковый ларек. Кончились сигареты, мечталось о пиве. Света пиво потребляла умеренно, но вот курить, несмотря на Андреев комментарий и последовавшее преклонение перед его умом и душевной организацией, не бросила. И не зря — именно благодаря обоюдной вредной привычке они и пересеклись тем апрельским вечером в десяти метрах от ларька.
— Это вы! — воскликнула Света восторженно в весенних, чуть попахивающих всплывающим в талых водах собачьим дерьмом сумерках.
Андрей всматривался в небольшого роста полную девушку и не узнавал. Она сникла и добавила уныло:
— Вы меня не помните…
— Ну почему не помню… — попытался быть вежливым Андрей, но запнулся.
— Я — Света, — улыбнулась она, склонив голову набок.
— Андрей, — кивнул он.
— Вы за сигаретами? — спросила Света, чтобы поддержать беседу.
Андрей еще раз осторожно кивнул.
— С работы так поздно?
— Это еще не поздно, — усмехнулся он.
— Да ладно! Восемь вечера ж уже! А вы кем работаете?
Андрей неловко ее обогнул и пошел к стекляшке. Света засеменила следом.
— Я работаю старшим оперуполномоченным.
— О! — Она смотрела на него с таким безусловным восторгом, что он приосанился.
— Ловите преступников?
Андрей сухо, но значительно, что твой Джеймс Бонд, улыбнулся:
— Типа того.
Он купил сигарет, но то ли постеснялся, то ли побоялся купить пива — девица была явно с придурью. Навязчивая, но не вульгарная. Какая-то странно восторженная. В общем, пиво с ней пить не хотелось. А она шла за ним всю дорогу до дачки, продолжая задавать ему бессмысленные вопросы, на которые и отвечать было скучно. Но он отвечал и только прибавлял шагу, чтобы побыстрее оставить ее за дверью дома. Мой дом — все ж таки моя крепость.
— А вы один живете? — поинтересовалась она, когда, бросив окурок, он толкнул свою калитку.
И Андрей, расслабленный близостью родных стен, убежища от настойчивых девиц, брякнул ей чистую правду:
— Да.
И добавил:
— Всего хорошего.
На следующее утро он беспощадно проспал. Поругиваясь и толкаясь ногами в штанины, надел-таки брюки. Подобрал с пола вчерашние носки, футболку… Вылетел, не умывшись, на крыльцо… И замер.
На крыльце наблюдался натюрморт: тарелочка с золотым ободком, прикрытая веселой желтой бумажной салфеткой. Андрей, нахмурившись, поднял салфетку, и рот его мгновенно заполнился слюной. На тарелке притулились пять пирожков с золотисто-коричневыми бочками, одуряюще пахнущие сдобой и детством. Да и просто — домашней
А когда вспомнил о ней, то уже трясся в своей машине в сторону столицы и приканчивал последний из пирожков, устроив их на соседнее сиденье. Пирожки были отменные — с картошкой и грибами, а еще с капустой и с луком. Тарелку надо бы занести хозяйке, думал он, глядя на нее уже вечером, по возвращении. Поблагодарить за нежданный завтрак и твердо сказать, что ни к чему эти пирожки не приведут. Несмотря на их вкус, цвет и запах, до сих пор витавший в машине. Но адреса неизвестной он не знал. Поэтому успокоил свою совесть, трусливо оставив тарелку, уже чисто вымытую, на крыльце, как оставляют домовому. И домовой не подкачал — на следующее утро свежая порция пирожков вновь оказалась на том же месте.
В этот раз Андрей вкусил их по-барски, на веранде и с кофием. На следующий день были булочки с корицей и сосиски в тесте. А когда он уже почти привык к ежеутренним подношениям и даже, ложась спать на голодный желудок, с предвкушением ждал утра и новой порции радости для желудка, она появилась сама, с кастрюлькой.
Был поздний вечер, он выключил мотор и вылез, потягиваясь, из машины… И тут от белеющего рядом с калиткой ствола березы отделилась маленькая фигурка тоже в чем-то светлом. И подошла к нему. Андрей вздрогнул — все ж таки домовым не положено появляться в вещественном мире.
— Вот, — протянула она кастрюльку. — Я вам горячего принесла, — и, застеснявшись, добавила: — Только оно холодное уже стало. Пока я вас тут дожидалась.
— Кхм. Спасибо, — Андрей взял кастрюльку, от которой натурально пахло борщом с чесноком. И, сглотнув предательски нахлынувшую слюну, пошел к крыльцу. Уже поднимаясь по ступенькам, обернулся. Она все так же стояла возле калитки. — Ну что ты? Пойдем греть.
И он гостеприимным жестом распахнул дверь своей дачки.
Кроме кастрюльки с супом, у Светы оказалась с собой пол-литровая бутылка водки. Борщ и водка составляли базу для соблазнения, и нельзя сказать, чтобы Андрей этого не понимал, но… Но запах борща, но ловкость ее радостных летящих движений, когда она крошила зелень, накрывала на стол, резала хлеб (в то время как он безвольно плюхнулся и застыл на продавленном диване).
Андрей выпил — водка весело отдалась теплом во всем теле, и быстро стал хлебать борщ, пока Света старательно — «интеллигентно» ела рядом. И когда он наклонил тарелку, чтобы вылить последний багряный остаток супа себе в ложку, с готовностью вскочила:
— Добавки?
Андрей благодарно кивнул и опять выпил. И вообще во время второй тарелки они уже несколько раз пили за разные отличные поводы: за службу, которая и опасна, и трудна, за настоящих женщин, за мужчин из той же категории, и даже — это уже было Светино предложение — за любовь! Ну, тут уж, как говорится, сомнений за исход вечера не оставалось. Она села к нему на колени, он расстегнул ей блузку, далее — хором переместились в спальню и там же утром проснулись. Андрей — от внимательного нежного взгляда.