Портрет второй жены (Единственная женщина)

Берсенева Анна

С ним такого почти не случалось – во всяком случае, в последние пятнадцать лет. И Сергей знал: он сам сделал все для того, чтобы волна необъяснимого не могла сбить его с ног. Знал он и то, что многим ради этого пожертвовал, ограничив свою жизнь определенным кругом занятий и желаний. И он дорожил собственной душевной и житейской устойчивостью.

И в общем-то это было не так уж трудно – особенно в последние пять лет, когда он снова был рядом с Юрой и ежедневно чувствовал ту живую, подхватывающую волну, которая исходила от его друга.

Если бы кто-нибудь

осмелился сказать Псковитину, что за каких-нибудь несколько месяцев обрушится здание, в надежности которого он был совершенно уверен, – он в лучшем случае посмеялся бы над этим нахалом. Особенно если бы тот еще добавил, что это произойдет из-за зеленых женских глаз.

Отношения Псковитина с женщинами складывались так просто, что о них не стоило и говорить. Когда-то, в ранней юности, он был уверен, что женится. Ведь все женятся, значит, и он, тем более что его, не по возрасту сильного пацана, давно уже распирало от властных мужских желаний.

Но время шло, его отношения с женщинами давно уже не были целомудренными, а женитьба казалась чем-то нереальным и даже ненужным. Представить себе, что любая из девчонок, которых он катал на мотоцикле, а потом целовал в кустах или где-нибудь на сеновале, стремясь поскорее исполнить свое – да и их – жадное желание, – представить себе, что какая-нибудь из них будет жить с ним постоянно, он не мог даже в самом невообразимом сне.

Он не был с ними груб. Наоборот, в отличие от большинства мужчин всегда старался доставить удовольствие не только себе, но и женщине. Но то, что он испытывал после приятных любовных утех, можно было назвать только снисходительностью.

Сергей нравился женщинам – и даже опытным, замужним женщинам, – когда был совсем еще мальчишкой. Они сразу чувствовали, какое удовольствие обещается в благосклонности этого высокого крепкого парня, и наперебой брались обучить его хитрым плотским премудростям.

И Сергей был благодарен им – тем, первым, женщинам, давшим ему уверенность в себе в те самые годы, когда все его ровесники втайне боялись, что не смогут подтвердить свое мужское достоинство.

Особенно Катю Рослякову, свою первую, он вспоминал с непреходящей приязнью.

Катя была капитаншей – так она сама себя называла. Или говорила еще, лукаво посмеиваясь:

– Была я капитанская дочка, папаша-то повыше так и не поднялся, а стала вот теперь капитанская жена.

Надежд на то, что капитан Росляков, ее муж, поднимется выше, чем отец, было не слишком много. И так уж ему повезло, что его, недалекого, хотя и исполнительного взводного, перевели из дальневосточной глухомани в престижный Московский округ.

Одна Катя знала, чего это стоило. Не зря же она под видом поездок за шмотками в Москву посещала полковника Ревунко из самого Генштаба – на одной тихой квартирке в Чертанове, от которой у полковника имелись ключи.

Полковник Ревунко приезжал к ним в гарнизон с инспекцией и тогда еще глаз положил на красавицу Катю. Да и как было ее не заметить, когда она так и бросалась в глаза любому мужику – яркая, черноглазая и чернобровая, с

неожиданно светлыми волосами, волнующе подобранными вверх, с пикантной родинкой на шее?

Конечно, полковнику Ревунко хотелось иметь такую завидную любовницу, как Катя, поближе к Москве, а не где-то в медвежьем углу на Дальнем Востоке. А что для этого пришлось перевести сюда ее мужа, повысив его заодно в звании, – так ведь сколько их, бессловесных пешек, перемещается по бескрайним просторам Родины!

Попав в вожделенный подмосковный гарнизон, Катя сохранила верность полковнику Ревунко и приезжала к нему в Москву по первому вызову – она была порядочной женщиной. Но ее пышное, цветущее тело требовало и более страстных услад, чем мог ей дать стареющий полковник, а уж тем более капитан Росляков, тихий пьяница.

Ничего удивительного, что ее внимание привлек Сергей Псковитин.

Катя любила приходить на боксерские тренировки, которые проводил в гарнизонном спортзале лейтенант Медведев. Мальчишек в его секцию ходило много. Каким же еще спортом мечтали заниматься деревенские пацаны? Тем более что Медведев обещал впоследствии организовать и секцию дзюдо.

Катя садилась на гимнастического «коня», отодвинутого к стене, и, болтая ногами в красных босоножках, с интересом смотрела, как машут кулаками мускулистые пареньки, яростно стараясь победить друг друга.

– Ты бы, Катерина, хоть полы тут мыла, что ли, – говорил Медведев. – За погляд денег берут, не знаешь?

Но Катя только отмахивалась от спортивного фаната Медведева. Что он понимает в жизни, кроме соревнований? Она сразу пригляделась к одному из парней – самому рослому и широкоплечему. Сергею было тогда пятнадцать лет, но выглядел он на все восемнадцать, и Катя с удовольствием это отметила.

Понаблюдав за ним дня два, она догнала его однажды, когда он вместе со своим товарищем Юркой – тоже парнишкой ничего – уже выходил за КПП.

– Эй, ребята, подождите! – позвала Катя.

Сергей оглянулся и сразу встретил взгляд этой женщины – безмятежный и призывный взгляд, не оставляющий сомнений в ее намерениях даже у него, совсем не искушенного в таких делах пацана.

– Вы, я видела, на мотоциклах приехали? – спросила Катя, не отводя глаз от Сергея. – Может, подбросили бы до деревни, мне сметаны надо взять у Пантелеевны. Знаешь, в конце улицы живет? – Это она говорила уже одному Сергею.

– Что, Серега, подбросишь? – спросил Юрка. – Я бы и сам, но ко мне сейчас математик приедет, неудобно опаздывать.

По Юркиным глазам Сергей видел, что тот и вправду не прочь подбросить роскошную Катю, но уступает эту возможность товарищу. Они тогда немного фраерились друг перед другом своей мужской небрежностью, которой на самом деле не было и в помине. Только к Юле это не относилось…

– Отчего не подбросить, – солидно кашлянул он. – Знаю Пантелеевну.

До Пантелеевны, впрочем, они добрались не скоро. Для начала Катя предложила немного покататься – уж больно погода хорошая. Стоял июнь, все поляны в лесу были усыпаны земляникой.