Портрет второй жены (Единственная женщина)
Шрифт:
– Да, не очень. Но теперь я не хочу уходить! Она говорит, что я обладаю блеском ума и дела и что я все буду делать блестяще, даже если брошу все, чем занимаюсь сейчас, и стану ловить рыбу с этими рыбаками.
– Но что же здесь плохого, Юра? – удивилась Лиза. – Я вообще-то и без нее это знаю.
– Еще говорит, что мне хочется многого и от этого бывает печаль, которой мне не преодолеть. Что я спасаю от одиночества, а сам спастись от него не могу. Что я не вмещаю того, что хочу вместить, и не вмещу никогда, если не пойму, что…
– Хватит,
– Теперь она говорит, что ты меня любишь, – улыбнулся Юра, продолжая слушать старуху, которая совершенно не обращала внимания ни на кого и ни на что и продолжала говорить.
– Это я и без нее тебе скажу. Пойдем!
Глаза ее возмущенно блестели, кровь прилила к щекам. Как можно было согласиться на эту нервотрепку, какая же она дура со своим праздным любопытством!
– Постой, Лиза, погоди. – Не оборачиваясь, не отрываясь от внимательно-обжигающих старухиных глаз, Юра протянул Лизе руку. – Мы сейчас пойдем, я еще послушаю ее, я не могу сейчас уйти.
– Но ты хотя бы говори мне…
– Ну вот: что не может быть сильнее воли, чем у меня, но в этом моя беда – я забываю о том, что есть кое-что посильнее воли и желания. Она говорит, что хочет спросить о дальнейшем, но мы должны войти в дом.
– Никуда мы не пойдем! Она тебя отравит еще, ты с ума сошел! Хватит и того, что она испортила тебе настроение. Господи, и чего она навязалась?
Но, мимолетно коснувшись Лизиной руки, Юра уже шел за старухой в тот самый дом, у стены которого они сидели. Мальчик последовал за ними, и Лизе ничего не оставалось делать, как тоже пройти в маленькую тесную комнатку с низким потолком.
Ей совершенно неинтересна была старуха с ее предсказаниями. Она вглядывалась только в Юрино лицо, и сердце ее тревожно колотилось. Впрочем, лицо у него было спокойное, хотя и невеселое. Кажется, непрошеная прорицательница не слишком заворожила его потоком слов и загадочным блеском глаз.
Старуха присела у стола и извлекла откуда-то огарок свечи в черном тяжелом подсвечнике, обрывок бумаги и уголек. На обрывке она что-то быстро написала затейливыми арабскими буквами – а Лиза и предположить не могла, что она вообще грамотна! – потом зажгла свечу, поднесла бумагу к пламени и, дождавшись, пока бумага сгорит, собрала пепел в медную мисочку, которую подал ей мальчик. Потом она взяла Юру за правую руку и, повернув ее ладонью кверху, быстрым плавным жестом втерла пепел в его запястье, доведя черную полосу до самого локтя.
Понимая, что помешать гадалке она уже не может, Лиза смотрела на этот ритуал, готовая к любым неожиданностям. Вдруг замолчавшая было старуха что-то сказала, и Юра снова обернулся к Лизе:
– Она говорит, чтобы ты не волновалась, что она не сделает мне ничего плохого, а ты должна отпустить меня сейчас, иначе ей не ответят.
– Но
– Держишь, милая, держишь. – Слегка откинувшись назад, он на секунду прислонился головой к ее руке. – Даже я чувствую, ты меня как будто на руках держишь. Отпусти, Лизонька, не бойся!
Лиза пожала плечами. Конечно, она понимала, о чем он говорит и о чем просит гадалка. Но она боялась за него! Что значат эти черные подсвечники, этот пепел?
– Поклянись, что ты не скроешь от меня ни единого слова, которое она скажет!
– Ну зачем клясться? Клясться вообще нельзя. Не скрою, я же тебе пообещал.
Старуха продолжала гладить Юру по руке до локтя, все глубже втирая в нее пепел. И тут Лиза едва сдержала вскрик: на руке Юры проступили какие-то буквы, затейливые арабские буквы! Он тоже побледнел, глядя на непонятную и неизвестно откуда взявшуюся вязь.
– Что это? – прошептала Лиза.
Старуха уже читала написанное – про себя, шевеля сухими губами. Потом она снова подняла на него жгуче-черные блестящие глаза; взгляд ее по-прежнему был ласковым. Она заговорила медленно и внятно, и одновременно с нею заговорил мальчик, по-прежнему стоящий у них за спиной. Юра перевел слово в слово, не отводя глаз от лица старухи:
– Сейчас ты можешь успокоиться: тебя хранят от опасности, и ты останешься жив, что бы ни случилось. Но все-таки нельзя доверять человеку, от которого отшатывается душа, что бы он ни говорил, чем бы ни соблазнял. Ты потеряешь друга, тут уже ничего не поделаешь. А секрет жизни ты не разгадаешь, как ни бейся. Но он сам тебе откроется – там, где ты не ждешь. Он придет с человеком, который уже есть, но которого ты еще не знаешь и о котором никто еще не знает. Ты будешь любить этого человека просто так, а он тебе даст то, что ты безуспешно ищешь в одиночестве.
Старуха отпустила Юрину руку, и он вытер пот со лба. Она достала большой кокосовый орех и кивнула мальчику. Тот ловко расколол орех, и старуха вылила кокосовое молоко Юре на запястье, смазала им черную полосу – и та исчезла, словно испарилась!
Старуха встала, и Юра поднялся тоже. Она положила руки ему на плечи и медленно, внятно сказала что-то. Мальчик молчал, и вдруг Лиза почувствовала, что понимает ее слова!.. На лице Юры отразилось недоумение, он вопросительно оглянулся на мальчика.
Старуха – впервые за все время – перевела взгляд на Лизу и долго вглядывалась в ее лицо, не произнося ни слова. Потом она кивнула, словно поняв что-то, и приложила палец к губам. И, подчиняясь неведомой силе, Лиза кивнула ей в ответ…
И тут прорицательница словно потеряла к ним интерес. Она вяло опустилась на пол и замерла с закрытыми глазами.
– Что с ней? – спросил мальчика Юра. – Ей надо помочь?
– Нет-нет, – ответил тот. – Она спит. Это тяжело – спрашивать…
Юра достал из бумажника деньги и положил на стол. Но мальчик решительно отвел его руку.