Портреты Смутного времени
Шрифт:
А тут у московского правительства такие возможности! Под руками были и Марина Мнишек, и десятки знатных ляхов, которые знали первого самозванца еще с 1603 года, монах Варлаам, с которым Гришка бежал в Литву, родственники Отрепьева, монахи Чудова монастыря и т. д., и т. п. Но как раз розыск заводчиков и мог погубить новую династию. Ведь именно Романовы стояли у истоков Смуты.
Испуганный Михаил срочно прячет концы в воду. Возможно, даже буквально — по польским официальным данным, Марина Мнишек была утоплена, по русским официальным данным, Марина умерла с горя в монастырской тюрьме, а по неофициальной версии, ее удавили двумя подушками.
Заруцкий был посажен на кол, а четырехлетнего «царевича» Ивана отняли у матери
Тут можно было бы и эффектно закончить, сказав, что династия Романовых началась с казни четырехлетнего царевича и через 305 лет закончилась казнью четырнадцатилетнего царевича в подвале дома Ипатьевых. Говоря же серьезно, нашим историкам пора бы научиться различать человеческую и религиозную мораль и «государственную необходимость». Замечу, что последний термин придумал не я, а Лев Толстой. Помните, как его любимый герой Пьер Безухов называет расстрел герцога Энгиенского государственной необходимостью. С точки зрения морали, убийства царевичей Ивана и Алексея безнравственны, и ужасны. С точки зрения государственной необходимости, они спорны, но заказные убийства могут быть оправданы, поскольку на момент совершения казни «заказчики» не знали последующих событий и были уверены, что действуют на благо государства. А вот отечественных историков, которые любимых исторических личностей судят с точки зрения интересов государства, а нелюбимых — с точки зрения морали, можно назвать жуликами и негодяями.
Царь Михаил надеялся, что публичная казнь царевича Ивана избавит его от появления самозванцев Иванов Дмитриевичей. На самом деле живой Иван, сидящий в Москве за крепким караулом, был бы куда полезнее мертвого.
В конце 30-х годов XVII века «царевич Иван Дмитриевич» объявился в Польше. В 1643 году отправленные из Москвы послы боярин князь Алексей Михайлович Львов, думный дворянин Григорий Пушкин и дьяк Волошеников имели от царя тайный наказ добиться от короля Владислава IV выдачи самозванца, находившегося на территории Польши. По имевшейся у московских послов информации «король больше пятнадцати лет держит в Брест-Литовске, в иезуитском монастыре, вора, которому лет тридцать, и сказывается он расстригин сын». «Вор» этот имел на спине «царские знаки», по которым якобы и был опознан.
Ультиматум послов поставил польского канцлера Осолинского в трудное положение. В конце концов поляки представили русским послам самозванца. Тот на допросе в присутствии послов заявил, что он не царевич и не называет себя царевичем, а звать его Ян Фаустин, Дмитриев сын, а по-русски — Иван Дмитриевич, а фамилия его Луба. Его отец Дмитрий Луба был подлясским шляхтичем, который отправился искать счастья к Тушинскому вору и взял с собой маленького сына. Вскоре Луба был убит, а сироту усыновил боевой товарищ отца шляхтич Белинский и привез его на родину. В Польше Белинский объявил, что усыновленный им мальчик — сын русского царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек, и будто бы Марина сама отдала ребенка Белинскому «на сбережение». Мальчика показали королю Сигизмунду III и сейму. Король на всякий случай велел держать под рукой «царевича Ивана» и отдал его на воспитание канцлеру Льву Сапеге, назначив на содержание ребенка шесть тысяч золотых в год. Семь лет мальчика содержали в Брестском Симеоновском монастыре под надзором игумена Афанасия, который обучил ребенка русской, польской и латинской грамоте. Позже игумен, «желая подслужиться московскому царю», передал русским послам собственноручное письмо Ивана Лубы, где тот именовал себя «царевичем».
Московские бояре потребовали выдачи или казни Лубы. В конце концов, русские и ляхи сошлись на
12 июля 1645 года скончался царь Михаил. Новый царь Алексей 23 июля принял Стемпковского и разрешил Лубе уехать, но послу пришлось дать запись (письменную гарантию), что в дальнейшем «Луба к Московскому государству причитанья никогда иметь не будет, и царским именем называться не станет, жить будет в большой крепости: из Польши и Литвы его ни в какие государства не отпустят, а кто вздумает поднять его именем смуту, того казнить смертию».
Карьера незадачливого претендента на престол закончилась в ночь с 22 на 23 сентября 1648 года при нападении казаков Богдана Хмельницкого и их союзников татар на польский обоз, в котором находился писарь Ян Фаустин Луба, шедший в поход вместе с полком своего покровителя полковника Яна Осинского. Луба был зарублен татарином, даже не подозревавшим, на кого он поднял саблю.
В начале 40-х годов XVII века в Крыму объявился еще один «царевич Дмитрий Иванович». Ходили слухи, что его настоящее имя Иван Вергунёнок, а родился он в Ливнах. Позже Иван подался к донским казакам и на охоте был взят в плен татарами. В Кафе татары продали Ивана местному еврею. Скорее всего, этот еврей и надоумил Вергунёнка объявить себя царевичем. Узнав о «царевиче», крымский хан велел привезти его в столицу Старый Крым и держать под надзором. Позже хан отправил «царевича» в Стамбул. Московские послы требовали выдачи самозванца, но турки отказали. В 1646 году за какие-то провинности против турецких властей самозванца посадили в Семибашенный замок — главную тюрьму Стамбула. Больше о нем никто ничего не слышал.
Сандомирский воевода Юрий Мнишек тихо скончался в 1613 году у себя дома. Затем более ста лет Мнишеки не появлялись на политической арене Польши. И лишь в середине XVIII века при короле Августе III Иосиф Мнишек стал великим маршалом двора и краковским кастеляном, то есть первым лицом Речи Посполитой после короля.
В 80-х годах XIX века семейство Мнишеков продало московским музеям картины, примитивно и грубо нарисованные, но очень интересные по содержанию. Там изображены торжественные выходы Марины в Москве, ее въезд в столицу, свадьба и коронация.
Несколько писем и эти картины — все, что осталось от самой эффектной авантюристки XVII века.
МИНИН И ПОЖАРСКИЙ
Трудно найти человека в России, который бы не знал о подвиге Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина. Однако дореволюционные и советские историки существенно исказили образ Дмитрия Михайловича Пожарского. Делалось это с разными целями, а результат получился один. Из Пожарского сделали незнатного дворянина, храброго и талантливого воеводу, но слабого политика, начисто лишенного честолюбия. Вообще этакого исправного служаку-бессребреника: совершил подвиг, откланялся и отошел в сторону. Реальный же князь Пожарский ничего не имел общего с таким персонажем.
К началу XVI века князья Пожарские по богатству существенно уступали Романовым, но по знатности рода ни Романовы, ни Годуновы не годились им в подметки. Пожарскому не было нужды вписывать в родословную бродячих немцев («пришел из прусс») или татарских мурз, приезжавших на Русь основать православный монастырь («Сказание о Чете»). Не было нужды князьям Пожарским прилепляться к знатным родам по женской линии. Родословная Пожарских идет по мужской линии от великого князя Всеволода Большое Гнездо (1154-1212). И ни у одного историка не было и тени сомнения в истинности ее.