Портреты
Шрифт:
Он подвинул мне стул, а сам сел на край письменного стола.
– Хотите кофе?
– Ни в коем случае! Из-за кофе все и получилось. – Глупо хихикая, я пересказала ему от начала до конца свой разговор с Софией, не пощадив ее. – Ну, что скажете? – закончила я.
– Думаю, вы правильно сделали, что поставили ее на место.
– Да, но как вы думаете, я не ошибаюсь? Не может быть, чтоб ее интересовали мои работы. Мне кажется, она решила разузнать, какие у нас... – О, Господи... – Я прикрыла рот рукой и снова расхохоталась.
– Я вижу, от подобной мысли вы готовы хохотать до упаду, – сухо проговорил Макс.
– Ну да, конечно.
– Да, вы ее быстро раскусили, и, насколько я ее знаю, она скорее всего до сих пор сидит там и гадает – то ли вы до невозможности наивны, то ли чрезвычайно умны.
– Ой, Макс, вы что, сердитесь?
– Ну отчего же, я счастлив, что она доставила вам столько удовольствия. Правда, мне ее фокусы никогда не казались слишком забавными, но я другое дело – я был ее мужем.
– Да, и я вам очень сочувствую.
– Я сам себе сочувствую. Слушайте, уже около четырех. Почему бы мне не закрыть тут, и мы могли бы...
В дверь постучали, и появился сотрудник Макса.
– Макс, извините, звонит ваш дед.
– Спасибо, Генри.
Я привстала, но он махнул мне, чтобы я оставалась на месте, и взял трубку.
– 3дравствуй, дед. Как ты? – Несколько мгновений он слушал, а потом заулыбался. Ну, конечно, приеду. Неужели ты мог подумать, что я забыл? Роберт? А, понимаю, это очень любезно с его стороны. Погоди, прошу тебя, погоди, дедушка. Думаю, что как раз смог бы. Можешь подождать еще секунду? Макс прикрыл трубку рукой. – У моего деда день рожденья в субботу. Вы согласны поехать к нам в Холкрофт?
– Ох, Макс, я... я даже не знаю. Я стесняюсь, ведь у вас семейное торжество.
Я была совершенно не готова к подобному повороту событий.
– Не дурите. Поедете?
– Да, – я кивнула, чувствуя, что не нуждаюсь в дальнейших уговорах. – С удовольствием.
– Очень мудрое решение. – Он снова поднес трубку к уху. – Я привезу с собой приятельницу, Клэр Вентворт. Она потрясающая художница, дед, и я надеюсь, она тебе понравится. Да, она сидит тут, рядом, красная как помидор. – Он рассмеялся. – Я передам ей. Увидимся в субботу около шести. Пока.
– Что передадите? – подозрительно спросила я, когда он положил трубку.
– Что я плохо воспитан. Я рад, что вы согласились. Вам понравится Холкрофт, а дед – чудесный старик.
– А Роберт? Он тоже приедет?
– Да. Скоро вы сами его увидите. Ну так что, давайте закроем мою контору и попробуем заняться чем-нибудь поинтереснее. Вы уже видели новые поступления в «Виктории Альберте»?
Я почти что закончила укладывать пожитки для Грижьера и уже не в первый раз с ужасом подумала, что ни за что не упихаю все в мою крошечную машину. Уперев руки в бока, я с неудовольствием глядела на гору коробок, но, говоря откровенно, мое раздражение объяснялось скорее необходимостью через три дня уехать, чем трудностями с укладкой вещей.
За окном послышался сигнал автомобиля, и, высунувшись из окна, я увидела, что Макс, задрав голову, смотрит на меня, сидя за рулем своего «Мерседеса» с откинутым по случаю хорошей погоды верхом.
Я с тревогой поглядела на часы как раз в ту минуту, когда раздался звонок в дверь.
– Клэр... – с расстановкой произнес Макс, окидывая взглядом сначала мои джинсы, а потом смущенное лицо. – Вы еще даже не начали собираться?
– Ох, простите, Макс, я совсем не рассчитала времени.
– Ничего, – смиренно согласился он. – Дедушка, возможно, и не заметит, если мы задержимся на несколько часов. Ну, подумаешь – сгорят свечки на праздничном торте, ну глазурь смешается с воском...
– Макс! – возмутилась я, – это уже нахальство. Мне нужно всего-то пять минут. Чемодан я собрала.
Макс недоверчиво посмотрел на меня, я поспешила вверх по лестнице. Мне понадобилось десять минут, а не пять, но когда я появилась, Макс расплылся в довольной улыбке.
– Я потрясен, Клэр. Для вас это, вероятно, рекорд, и выглядите вы восхитительно. – Он смотрел на меня с явным одобрением, и я засмеялась.
– Мне приятно, что вам нравится, но у меня не все так благополучно, как вам кажется, я не смогла справиться с крючками на платье. Вы не могли бы помочь?
Я встала к нему спиной, и его пальцы легонько прошлись по моей коже, пока он, умело соединив спинку платья, застегивал крохотные крючочки. От его прикосновений мне почему-то стало жарко, и я ощутила нервную дрожь.
– Готово.
– Спасибо, – сказала я, поспешно поворачиваясь к нему лицом.
– Поехали, Клэр, – попросил Макс. – Мы действительно опаздываем.
Вырвавшись из потока лондонских машин, мы выехали на шоссе, шедшее на юго-восток. Где-то через час дорога стала совсем свободной, и мы ехали почти одни. Чем дальше мы оказывались от города, тем реже попадались нам дома и тем больше становилось расстояние между ними, а за окном чередовались длинные полосы земли, то черной, только что распаханной, то уже покрывшейся нежно-зелеными всходами. Я успела заметить, как два сокола устремились вниз, преследуя добычу, а мои мысли, рассеянно перескакивая с предмета на предмет, неизбежно возвращались к Максу. Мне было очень любопытно узнать, о чем он сейчас думает. Макс был молчалив. Возможно, и он был озабочен предстоящим отъездом из Англии? У него была давнишняя договоренность о том, что он прочтет курс истории искусств во Флоренции, который должен был занять три недели. Нам оставалось провести вместе последние два дня.
Машина неслась вперед, и ветер трепал мои волосы. Я смотрела на резко очерченный красивый профиль Макса. Он уверенно держал руль и сосредоточенно следил за дорогой. Я откинулась на подголовник, закрыла глаза, и передо мной замелькали события, произошедшие с того дня, когда я впервые его увидела. «Друзья, – как он сказал, так и получилось, добрые друзья, – подумала я. – А в общем-то он славный, мне с ним хорошо».
И все же, чем лучше я узнавала этого человека, тем большей загадкой он для меня становился. Дело было не в том, что он от меня что-то скрывал. Когда я просила его рассказать о себе, он отвечал честно и прямо, но был все же скорее немногословен. Я чувствовала, что он умалчивает о чем-то важном, и не знала, как спросить. Для меня оставалось загадкой, отчего он часто бывает тревожен, задумчив или ни с того ни с сего становится язвительным. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что то, что я принимала в нем за цинизм, было глубокой, незаживающей раной, слишком плохо затянувшейся, чтобы можно было разглядывать ее при ярком свете. Макс был чувствителен и многое воспринимал слишком остро, а потому предпочитал прятать голову в песок, как большинство смертных. Но я тогда этого не понимала. Тогда я еще очень многого не понимала.