Портреты
Шрифт:
Мне стало нехорошо.
– Спасибо, Джордж, если можно я зайду в ванную и поеду, а то опоздаю на паром.
– Ну, конечно, дорогая. Надеюсь, что я хоть чем-то тебе помог. Счастливого пути, пиши и ни о чем не думай. Следующая выставка у тебя будет, когда пожелаешь.
Путешествие в Грижьер, все четырнадцать часов дороги, могли сравниться разве что с кошмарным сном. Я, как положено, останавливалась, чтобы перекусить, но пища почему-то напоминала опилки, а природы, прежде всегда приводившей меня в восхищение, я на этот раз просто не замечала. Я не могла думать ни о чем, кроме глубоко потрясшей меня истории Макса, и все время пыталась понять, какова в ней его истинная роль. Мне было невыносимо тяжело думать об этом – жуткие картины всплывали в моем воображении: Макс арестован, София присягает
Стемнело. Часа три назад я свернула с автотрассы и ехала сейчас по узкой сельской дороге. Я выпрямилась, стараясь расправить плечи и размять спину, онемевшую от стольких часов, проведенных за рулем. Мимо меня пронеслась машина, ослепив мои уставшие глаза ярко-желтым светом. Я чувствовала, что должна остановиться и отдохнуть. Я ужасно устала, но это не была та блаженная усталость, которая наступает, когда близится к завершению какое-то дело. Это была тяжесть, пробравшаяся ко мне в душу, захватившая мысли и чувства, обнажая их до предела и заставляющая осознать, что я просто не смогу продолжать так жить дальше. А потом я увидела знакомый указатель на Лалэн, и это означало, что мое путешествие окончено. Дальний свет выхватил из темноты каменный мост, перекинутый через широкую реку, потом я проехала через Кузэ и до поворота на Сен-Виктор. Мне стало легче и даже показалось, что я уже ощущаю затхлый запах дома, когда после перерыва первый раз заходишь в него.
Через пятнадцать минут я была на холме и смогла различить очертания стоявшего на отшибе Грижьера. Я свернула на грязный проселок и, заглушив мотор, прижалась лбом к рулю. Все, я дома.
Дверь заскрипела, когда я повернула большой металлический ключ и толкнула ее. От собственной тяжести она распахнулась настежь, и в проникавшем внутрь лунном свете комната с покрытой слоем пыли мебелью показалась мне жилищем привидений. Я дотянулась до выключателя. Со стены над каминной полкой на меня приветливо смотрел мой собственный портрет работы Гастона, словно мое изображение присматривало за домом, пока я отсутствовала. Я вздохнула и почувствовала себя немного лучше. Решив больше не терять времени, я принялась снимать отовсюду покрывала. Вот он, мой обеденный стол из вишневого дерева, который я нашла в задней комнате захудалого магазинчика. Возможно, он бы так и остался там на многие годы никем не замеченный, как множество его деревенских собратьев, а теперь он гордо красуется напротив продолговатых французских окон с полотняными занавесками. А вон, возле дальней стены, мой провансальский буфет, который я купила себе в подарок, и в котором теперь хранится целая коллекция толстых керамических тарелок. Удобные старые диван и кресла отделяют кухонный отсек. Это у меня graпde piece, и как только я привела здесь все в порядок, я спустилась на три ступеньки в petite piece, уютную маленькую гостиную, где стоит мой письменный стол, висят полки с книгами, и которая иногда бывает задымленной, если я недостаточно осторожно обращаюсь с печкой. У меня пока не хватило денег, чтобы сложить новый дымоход, но в апреле и ноябре я прихожу сюда из мастерской погреться, когда застывшие пальцы перестают меня слушаться.
Именно туда, в глубину дома, сейчас я и направилась. Это мое любимое место и именно там я провожу большую часть времени, если не пишу на природе. Я специально сделала здесь множество окон, и комната целый день залита солнечным светом. Но сейчас было темно, и я могла различить только очертания стоявших там, где я их оставила, мольбертов и аккуратно составленных холстов. Краски, кисти и все прочие необходимые для моего дела принадлежности расположились на полках. Мне показалось, что я чувствую в кончиках пальцев желание побыстрее взяться за них и начать работать.
Но вместо этого я вернулась назад. Вот-вот наступит утро, и я надеялась, что, быть может, тогда отступит черная,
Проснулась я от крика петуха, важно и настойчиво оповещавшего всех, кто желал его слушать, что он приступил к работе. Открыв глаза, я не сразу сообразила, где я, но наконец, совсем проснувшись, поняла, что передо мной мой милый, родной Грижьер. Я выпрыгнула из постели, в которую вчера, судя по всему, просто рухнула, и осмотрела комнату. Толстые грубые стены из камня были сейчас освещены лившимся из окна солнечным светом, и я с удовольствием потянулась, предвкушая наступающий день. Вот она, простая мирная жизнь, с ее нехитрыми радостями. Надо было купить продукты, прибрать и, самое главное, найти Гастона. Мне хочется так много ему рассказать. Я вывесила за окно чуть сыроватую перину и, ступая босыми ногами по деревянным половицам, направилась в ванную. Как ни странно, несмотря на прошлую морозную зиму, трубы не лопнули, и мой душ, настоящее чудо слесарного искусства, итог многочисленных консультаций и огромного счета, – работал как миленький.
К сожалению, уезжая в ноябре, я не заменила газового баллона, газа едва хватило, чтобы согреть воду для кофе, и мне пришлось напомнить себе о прелестях жизни вдали от цивилизации.
Для начала необходимо было выгрузить вещи из машины, и на это ушло почти все утро, потом я отправилась в супермаркет, до которого было минут пятнадцать езды, и который обычно удовлетворял все мои насущные потребности, начиная с ветчины для сандвичей, сыров, молока, вина, в общем всего, что только можно вообразить. Хлеб я хотела купить попозже – в местной boulaпgerie, а с овощами решила подождать до базарного дня, то есть до завтра, и ограничилась несколькими помидорами и салатом. Я обрадовалась, когда меня узнал мясник. Он решил не терять времени даром.
– Boпjour, мадемуазель Вентворт! Мы не знали точно, когда вы приедете, но я оставил специально для вас лучшие бараньи котлетки, которые я продаю только моим любимым клиентам. Вы возьмете несколько?
Я рассмеялась, поскольку очень хорошо знала милого месье Трибо.
– А почем эти замечательные котлетки, месье?
– О, вам будет достаточно всего франков на двадцать.
– Я возьму одну за пять.
– Но, мадемуазель, – возмутился он, – этого мало даже птичке!
– Это как раз столько, сколько мне нужно, месье, – сказала я твердо. – И еще, пожалуйста, дайте мне шесть сосисок, ага, и еще копченую курицу, – добавила я, заглядывая в свой список.
– Готово, мадемуазель. 3аписать на счет? – Пожалуйста.
Он завернул мои покупки в плотную белую бумагу, заклеил и с поклоном протянул мне. Я поблагодарила и пошла к выходу, а он принялся аккуратно записывать цифры в голубую тетрадь. Я знала, что, получив этот счет, буду проверять его тоже очень внимательно.
К четырем часам все дела были завершены, и мой маленький дом приведен в полный порядок. Все было так, будто я вовсе и не уезжала. Довольная, я вышла в сад. Было начало мая, и я подумала, что пора высаживать помидоры, если я хочу, чтобы к середине лета они начали плодоносить.
– Мадемуазель!
Я вздрогнула и обернулась. Велосипед полетел в сторону, и по траве ко мне несся Гастон. Даже его стремительные движения не могли скрыть от меня того, как он вырос.
5
...зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
– Гастон, – я поймала его и с силой прижала к себе. Его худенькие загорелые руки сомкнулись за моей спиной, и он долго не разнимал их, прижимаясь ко мне щекой. Потом поднял вверх глаза и расплылся в широкой улыбке.
– Вы ведь рады меня видеть, тadeтoiselle?
– Да, petit, я действительно очень рада тебя видеть. – Я немного отстранилась и долго, внимательно его разглядывала. Он и вправду вырос, и после перерыва, длившегося несколько месяцев, мне это было особенно заметно. Личико у него похудело, и стали заметней широкие скулы, безошибочно выдававшие в нем мужчину. Но все же он был еще совсем ребенок.