Поручик Бенц
Шрифт:
И вот она показалась в дверях в платье из пурпурного крепдешина. Белая роза, как лживый символ утраченной добродетели, золотые браслеты, усыпанные рубинами, вместе с невинным выражением лица несколько смягчали откровенное бесстыдство платья, выставлявшего напоказ оголенные руки и плечи. Бенц горько усмехнулся – очаровательная женщина в глазах немецких офицеров, которые сражаются в покер и проливают не кровь, а шампанское. Она взглянула на него с глубоким, немым удивлением и машинально закрыла за собой дверь. Несколько секунд Бенц молча смотрел на ее изумленное лицо – столь утонченное и столь прелестное
Елена взяла со столика сигарету с золотым обрезом и поспешно закурила. Но, очевидно, она уже успела накуриться с немецкими офицерами, табачный дым вызвал у нее отвращение, и она притушила сигарету в пепельнице.
– Да, это я, – вымолвил Бенц и мрачно прислушался к смеху гостей, которые, наверное, пили чай с пирожными. – Некстати явился? Но должен вам сразу сказать, что я пришел не ради себя.
Она не шевельнулась, пронзительно глядя ему в лицо, и сказала умоляюще:
– Не говорите так!
– Именно так я и должен говорить. И у меня осталась частица того чувства, которое каждый разумный мужчина называет собственным достоинством.
– Вы хотите оскорбить меня?
– Я бы мог засыпать вас горькими словами, но не для этого приехал. Оскорблять вас так же бессмысленно, как и умолять со слезами на глазах. Ничто не может оскорбить или тронуть вас.
Скрестив руки на груди, она опустила голову.
– Я была бы счастлива любой ценой успокоить ваше самолюбие, лишь бы вы не страдали.
– Ах, вы меня жалеете? – воскликнул Бенц, стиснув зубы. – Но вы сами, как и я, избрали дорогу, с которой нет возврата. То, что я перед вами, вызвано обстоятельствами, которые никак не связаны с нашими отношениями, с тем, что уже стало нашим прошлым.
– Нашим прошлым? – повторила она грустным эхо. – О Эйтель, мы хранили любовь в сердцах, как дети.
– Но вы отреклись от любви, – с горечью сказал Бенц, – Вы решили, что она недостойна вас, что это банальное любовное приключение.
Она с нежностью взглянула на него, и в этой нежности было что-то страшное. Да, только этим словом и можно было обозначить бездну страсти, которая открывалась, если заглянуть ей в глаза.
– Почему вы думаете, что великие чувства доступны только вам? – спросила она.
– Самомнение!
– Не шутите, дорогой. Мне очень важно знать, каковы ваши подлинные чувства.
– Я могу испытывать великие чувства, мелкие чувства или вообще никаких. Неужели это имеет для вас хоть какое-то значение?
Она понимающе улыбнулась и примирительно сказала:
– Не будьте злым.
Вряд ли был на свете более нежный и проникновенный голос, в котором к тому же звучала такая терпеливая мольба. Он как паутина опутал сердце Бенца. Но, выведенный из равновесия, Бенц не смог остановиться и продолжал с запальчивостью:
– Вы назвали меня злым? Хотите убедить меня в том, что мои слова как-то задевают вас? Не нужно особой доблести, чтобы признаться в обратном. Зачем вы заманивали меня, льстили, кружили мне голову трогательными исповедями, лживыми признаниями? Неужели вы не поняли, что я способен по-человечески
– Гиршфогель? – спросила она, видимо что-то заподозрив, и глаза ее широко раскрылись.
– Да, Гиршфогель, – со злобой повторил Бенц.
– Не шутите, прошу вас.
– Почему вы думаете, что я шучу?
– Гиршфогель сказал, что уедет на фронт в день моего отъезда.
– Смею вас заверить, – серьезно сказал Бенц, – что вчерашний вечер я провел с Гиршфогелем.
Она опустила глаза, нахмурила тонкие черные брови. Бенцу была знакома эта мина, означавшая напряженное раздумье. «Гиршфогель обещал ей ничего мне не говорить», – понял он. И эта мысль смягчила душевную боль.
– Вы провели вечер с Гиршфогелем, – задумчиво произнесла она, – значит, вы говорили обо мне.
Бенц утвердительно кивнул.
– И что же еще Гиршфогель сказал вам обо мне? – спросила она высокомерно.
– Он посоветовал мне убить вас.
Она непринужденно рассмеялась.
– И вы пришли исполнить его совет?
Бенц с затаенным восторгом смотрел на ее обворожительное подвижное лицо. Ее лукавая серьезность поминутно нарушалась вспышками молодой и сильной жизни, пробегавшими по лицу при каждом движении мысли. Ничто не могло удержать Бенца от искушения продолжать эту игру. Даже в самые трагические минуты он испытывал грустное удовольствие, наблюдая за неустанным кипением ее духа.
– Нет сомнения, – сказал Бенц, – вас стоило бы убить, но память о вас не убьешь. Вы неуязвимы. Вы сама судьба, которая приняла человеческий облик, чтобы сеять несчастья. О, проклятое колдовское видение… Мое отчаяние могло бы подсказать мне тысячи подобных имен, но ни одно из них не подошло бы к вам вполне. Но кто бы вы ни были, ангел или демон, я никогда не забуду ваш человеческий образ…
– Как и собственные чувства, – тихо заметила она.
Позднее осеннее солнце скрылось за золотыми куполами собора Александра Невского, округлый силуэт которого четко выступал в оранжевом свете заката. Бенц сидел возле окна. В густеющем сумраке комнаты гасли один за другим отблески хрустальной люстры. Когда Бенц кончил говорить, Елена содрогалась от плача. Он ожидал подобной реакции, но не думал, что она окажется столь сильной.
– Возьмите себя в руки! – сказал он как можно мягче.
Но она не успокоилась. Всхлипывая, давясь слезами, она повторяла:
– Гиршфогель все рассказал вам!.. Гиршфогель все рассказал вам!
Бенц не выдержал. Рыдания Елены потрясли его до глубины души. Ради любви он готов был на любые жертвы. Он подошел к ней и, повернув лицом к себе, сказал ободряюще:
– Я сделаю для вас все.
Бенц ушел, отнюдь не воспрянув духом – в его любви не было радости, – но зато он был уверен в том, что поступил правильно. Надо было действовать немедля, и это избавляло его от мучительных размышлений об искренности чувств Елены. Предстояло сосредоточиться и думать о настоящем. Они условились, что Елена на следующий день выедет в X. и будет ждать его там. Для тайного аборта это было самое подходящее место.