Посевы бури. Повесть о Яне Райнисе
Шрифт:
Судя по тому, что после одного из столичных вояжей барон подробно информировал жандармского полковника о беседе с великим князем, Волкову был дан прозрачный намек. Это напоминало игру в темноте. Такова специфика деликатных операций, что одна сторона отделывается полунамеками, другая — бросает на кон все. Именно за это и награждают в случае успеха. Оставалось прикинуть шансы на успех.
Бросаться очертя голову в подобную авантюру сию минуту явно нет смысла. Дантесов не принято вознаграждать. Всякого, кто в нынешней ситуации посягнет на Райниса, ждет неминуемый провал. Из него с превеликим
Пока же полковник Волков будет готовиться к любому повороту событий и понемногу гнать красного зверя на охотника, чтобы в нужный момент с изяществом и быстротой поставить его под выстрел. Гнойник опасен, когда он внутри, стоит проколоть нарыв, и о нем скоро забывают. В ссылке, тюрьме, даже эмиграции Райнис перестанет играть роль затравки, вокруг которой кристаллизуются противоправительственные силы. Поэтому с охранительной точки зрения можно было ограничиться достаточно эффективной административной мерой.
Но Юний Сергеевич сознательно не додумывал до конца.
В глубине души он знал, что может рассчитывать на благодарность только в том случае, если крамольный сборник «Посев бури» станет последней книгой Яниса Райниса. Волкову оплатят только это, ибо на другое, более легкое, способны многие. Его покорная неприязнь к Мейендорфу переросла в столь же покорную ненависть. Выхода для нее пока не предвиделось, но и тут Юний Сергеевич надеялся на какой-нибудь внезапно подвернувшийся случай. Забывать, а тем более прощать он не умел.
Но покамест следовало не рассуждать, а служить. В последней записке, бегло набросанной карандашом на бланке петербургской гостиницы «Hotel de France», что на Большой Морской, барон запрашивал его о положении дел. Оно было весьма скверным. Помимо того, что полиция опять проморгала социал-демократический съезд, ничего существенно нового по сравнению с весенним накатом революции не возникло. Опять эксы и террористические акты, нападения на оружейные магазины и полицейские участки, поджоги, бунты, разбой. Но от наметанного глаза Юния Сергеевича не укрылись и некие изменения в ситуации, ставшей, к прискорбию, привычной. От них он ожидал близких и разрушительных бед.
Дабы убедить Мейендорфа в своей полнейшей искренности, Волков поручил составление сводки ротмистру Корфу, не без основания полагая, что тот все равно пошлет на Большую Морскую свой личный отчет.
Раскурив папиросу, полковник вышел из кабинета и по длинному, низкому коридору направился к ротмистру. В отношениях с ближайшими подчиненными он неукоснительно следовал принципу умеренного демократизма. Пройти лишний десяток шагов не столь уже обременительно, зато, чем чаще застаешь человека врасплох, тем больше узнаешь о нем.
Постучав ноготком в дверь, Юний Сергеевич, не дожидаясь приглашения, тотчас же ее и распахнул.
— Прошу прощения, господа. — Он приветливо сделал ручкой Корфу и обменялся рукопожатием с полицмейстером Московского форштадта, который зашел в управление, надо думать, по какому-то делу. — Каким ветром вас к нам занесло, Петр Кузьмич?
— Появились новые данные о съезде ЛСДРП, Юний Сергеевич, — доложил полицмейстер.
— Любопытно, — Волков озарил подчиненных ледяной беглой улыбкой. — Как поживает наша сводка, милый ротмистр? Да вы садитесь, господа! Что за китайские церемонии? — И сам взял себе стул.
— Все готово, Юний Сергеевич. — Корф вынул из ящика отпечатанный на машинке лист: — Здесь подробный перечень злоумышлений. Для верности я добавил сведения, полученные из Курляндии.
— И очень верно поступили, дружок. Бандитам и полиции равно несвойственна фетишизация административных границ. Если вас не затруднит, перечислите нам коротенько основное. Хочу, чтобы Петр Кузьмич послушал. Авось в следующий раз он не пропустит у себя под носом эсдекское сборище. Прошу вас, ротмистр.
— В целом положение по городу и губернии на сегодняшний день… — Корф прокашлялся и огладил черную шелковистую бороду, — характеризуется как умеренно угрожающее…
— Чушь, — оборвал его Волков. — И вообще не надо оценок. Давайте только факты. В чем вы усматриваете главную опасность?
— В организации боевых дружин, Юний Сергеевич.
— Совершенно верно. С этого и начинайте.
— После воззвания ЛСДРП, в котором дословно говорилось (цитирую): «Вооружайтесь к будущим сражениям. Наступят дни, которые потребуют все наши силы, но дадут нам полную победу. И латышский рабочий класс в эту решительную минуту вместе со всеми другими народами России вступит в бой, разобьет могущество самодержавия и завоюет светлое будущее!»…
— Одну минуту, — остановил Волков. — Вы обратили внимание, господа, на слова «вместе с другими народами»? Суть в том, что текст воззвания был согласован на совместном заседании латышского ЦК и рижских большевиков. Уясните себе ситуацию, господа. Организация дружин и объединение эсдеков — две стороны одной медали. Между тем, Петр Кузьмич, вы профукали большевистскую сходку во вверенном вам округе. На ней, кстати, должен был стоять вопрос о слиянии с РСДРП. Вам известно, какое решение принял съезд?
— Виноват, господин полковник. — Лицо полицмейстера пошло пятнами.
— А вам, Корф?
— На текущий момент мы этого не знаем, Юний Сергеевич, — элегантно выкрутился ротмистр. — Но, вне всяких сомнений, будем знать.
— Разумеется. Ответ вам дадут боевые дружины. — Волков жестом отмел всякие возражения. — Прошу далее.
— Вслед за воззванием, — Корф продолжал доклад с того самого места, где был прерван, — на заводах стали формироваться дружины. Оружие добывали различными путями. Холодное оружие рабочие вытачивали сами на своих станках. Примерно с апреля на заводах Бартушевича, Клейна и «Феникс» начато изготовление бомб. В частности, как показало расследование, изготовленной на «Фениксе» бомбой был убит пристав. Такие же бомбы были обнаружены в картофельной яме на хуторе близ Добеле. Оружие, кроме того, отбирали в имениях и у лесной стражи. Участились случаи нападения на чинов полиции и жандармерии, грабежи участков и оружейных магазинов. Только на днях шайка рабочих ворвалась в магазин Шенфельда, где похитила около сорока револьверов и несколько тысяч патронов.