Пошел к черту!
Шрифт:
А когда все нормализовалось в нашей жизни, я так и не смогла научиться знакомиться и дружить. Да, мне уже было четырнадцать лет. Я просто была неопытной. Но как бы я не пыталась, у меня просто не получалось. От меня уже хорошо пахло, да и вещи были отличные…
А в университете у меня уже не было нужны даже пытаться. Потому что те, кто поступил в местный универ, были знакомы и дружили со школы. Я была лишней. Или, возможно, через чур навязчивой в школьные годы, поэтому всех напугала…
Видимо, я просто не умею дружить. Или же я просто плохой человек. Думать тут
Но мне никогда не было так больно. И я прекрасно понимаю, почему. Сева вызывал во мне какие-то чувства, когда в то же время к своим одногруппникам я ничего не испытывала.
Поэтому я сейчас плакала, потому что впервые больно. Я редко плакала, только по особым случаям. Видимо, сейчас было именно такой, особый момент. Я присела на подоконник и дала волю своим чувствам. Я плакала тихо, но так отчаянно. Так горько. Что я не успевала вытирать слезы.
Я плакала и клялась сама себе, что больше не совершу такую ошибку. Сева не хотел со мной дружить. Ему, казалось, никто не нужен. Совершенно.
Меня хватило минут на десять. Но уже хватило. Я чувствовала, как мои веки опухли, а нос покраснел. Голова начала тихо пульсировать.
– Ксюша, прекращай, – сказала я сама себе и усердно вытерла слезы. Не надо плакать. Это того не стоит. Сева того не стоит. Он ушел и даже не обернулся. Только сейчас, успокоившись, я понимаю, что он не обязан был соглашаться. Это был его выбор. И ничего смертельного не произошло. Он не обидел и никак не оскорбил меня. Просто… просто это я такая придурошная, которая не умеет адекватно воспринимать людей. И их отказы. Давно уже пора привыкнуть, что живем не в розовом мире, где все любят друг друга. Вот такая суровая реальность. Это понимаю я, девятнадцатилетняя Ксюша. Но никак не поймет та маленькая девочка, у которой вечно пьяная мать, над которой смеются и у которой нет друзей.
И там самая маленькая девочка сидит глубоко внутри меня. И как ей помочь – я просто не имела представления. Я еще раз посмотрела туда, куда ушел Сева, и слезла с подоконника. Все, хватит. Прими это как очередной опыт, как очередной жизненный урок. И жить станет легче.
Но дышать пока все равно тяжело…
Я прошла на кухню и грустно посмотрела на стол. Да уж. Впредь буду осторожней. Сначала спрошу у человека, а потом сделаю. Наготовила я, конечно, очень много… Но ничего. Мама проснется, что-нибудь съест. Может, и Сева тоже, когда придет… С такими печальными мыслями я уселась за стол и принялась завтракать. Только почему сладкий чай казался таким горьким?
***
После одиночного завтрака я вновь поднялась к матери, чтобы проверить, как она. Вдруг ее вырвало? Или проснулась и хочет пить? Но мама спала. Крепко-крепко. Но я все равно приставила пальцы к ее шее, прощупала пульс. Все хорошо…
Я отошла на пару шагов от нее и посмотрела на мать. Боже, ну что за человек. Почему она вновь начинает обеих мучить. Ладно, меня ей не жалко. Так бы себя бы пожалела хоть… Здоровье-то уже не молодое. Особенно учитывая, сколько раньше она пила.
Придя в свою комнату, я впервые не знала, чем себя занять. Чувствовала себя опустошенной. Не тянуло ни к книгам, ни к сериалам. Тогда я решила заняться стиркой и уборкой. Я быстро переоделась в длинные домашние штаны и растянутую футболку. Волосы собрала в высокий хвост, чтобы не мешались. Наушники сунула в уши и начала релаксировать. То есть убираться и собирать вещи для стирки. Попса била по ушам, а я медленно расслаблялась, стараясь выбросить все ненужные мысли: мысли о маме, о Севе. Я даже не хотела думать о Саше. Мне и так было очень тяжело.
Первые полчаса моей уборки прошли спокойно. Но время от времени все равно подходила к окну, выглядывая, ожидая Севу. Но он так и не приходил.
Я успела приготовить обед и прибраться в остальной части дома, но никто так и не соизволил разбавить мое одиночество: ни мама, ни Всеволод. Когда с уборкой было закончено, я поднялась в свою комнату и села на подоконник. Все мысли мои то и дело возвращались к моему сводному брат: где он сейчас, что делает. В следующую секунду мне в голову пришла такая мысль, от которой мои щеки покраснели. А если он с девушкой? Понятное дело, что они бы не лук перебирали… Но я тут же тряхнула головой. Когда бы Сева успел познакомиться с кем-то? Он тут всего день. И вроде друзей тут не было у Севы здесь…
Хотя я ничего не знала про этого парня.
Но мое одиночество было нарушено через час. Я услышала, как звонят в дверь и тут же молнией спустилась вниз. Я привстала на цыпочки возле входной двери и посмотрела в глазок. Перед нашим домом остановилась дорогая иномарка (точно не из этих мест, не тот уровень), возле которой стоял мужчина в возрасте. Он с неким пренебрежением докурил сигарету и растоптал ее прямо на нашем газоне.
– Вот гад… – прошептала я, и тут же вновь раздался звонок в дверь, заставивший меня подскочить на месте, словно ужаленная в попу.
Я не спешила открывать. Мне совершенно это не нравилось. Кто этот человек? И что ему нужно? Я вновь приподнялась на цыпочках и посмотрела, кто же так настойчиво пытался попасть к нам в гости. От напряжения дрожало все тело. Мне не хотелось, кого бы то ни было, впускать в дом, где я, по сути, была одна. Но когда я увидела адвоката Саши, то волна облегчения затопила меня. Его я знала, Игорь Алексеевич был замечательным человеком, совершенно безобидным. Он не мог привести в дом кого-то плохого.
Я медленно открыла дверь, но оставила небольшой проем, только чтобы помещалась моя голова. Сейчас я точно никого не была готова принимать. Подумала о матери, которая еще спит пьяным сном.
Точно не готова.
Игорь Алексеевич заметил меня и расслабился. Пока я не открыла дверь, он был точно напряжен. Это я могу смело заявить, потому что сейчас мужчина то и дело протирал свою залысину. Его глаза бегали из стороны в сторону, и Игорь Алексеевич то и дело оборачивался и смотрел на незнакомца. Все его лицо покраснело, а когда он заметил меня, то резко побледнел, будто потерял много-много крови.