Посланец. Переправа

Вторушин Станислав Васильевич

— У нас в деревне, когда кололи свинью, столько всякого добра из нее делали. И колбаски, и зельц, а уж сало копченое — во всей Беларуси такого не было. — Он положил сало на плащ-палатку, повернулся к Демидову и спросил: — Как думаешь, прорвутся наши к мосту?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — насторожился Демидов. Ему показалось, что в голосе Коваленка звучала непривычная нотка.

— Если не прорвутся, на кой хрен нам его удерживать? Может, уйти, пока еще есть возможность?

Демидов понял, что Коваленок не зря терзается сомнениями. Если наши не прорвутся к мосту, его ни за что не удержать. Слишком уж неравны силы. Демидов не понимал, почему немцы до сих пор атакуют их только с одной стороны. Почему никто не приходит им на помощь с другого

берега реки? Ведь там находятся все их резервы. Может, они, боясь наказания, не сообщили руководству о том, что мост захвачен русскими? Надеются сами, причем в самое ближайшее время, восстановить положение? Первый раз атака не удалась, и они готовят сейчас вторую? Однако делиться своими размышлениями с разведчиками Демидов не стал. Они и без него прекрасно разбираются в ситуации.

— Куда ты сейчас уйдешь? — рассмеялся Демидов, и смех его был совершенно искренним. — Ведь кроме этих дзотов и траншей, — Демидов обвел пространство рукой, — мухе спрятаться негде.

Он не стал говорить о том, что если бы пришлось отступать, надо было захватить с собой тело Коростылева. Разведчики никогда не оставляли своих товарищей на поругание врагу. Кроме того, не исключено, что у Гудкова тоже могли быть убитые или раненые. Да и не затем брали этот мост, чтобы, постреляв на нем, снова вернуть фашистам.

Коваленок приложил фляжку к губам, отпил несколько глотков и, тряхнув головой, протянул ром Подкользину. Прожевав хлеб с салом, сказал:

— Я это спросил потому, что ни наших, ни немцев у моста до сих пор нету. Пауза затянулась. А это всегда плохая примета.

— А ты, как старая бабка, в приметы не верь, — снова усмехнулся Демидов. — Ты лучше подкрепись поплотнее. У нас скоро такая горячая работа начнется, что о сале и подумать некогда будет.

И словно в ответ на его слова вздрогнула земля на хуторе. Черепичная крыша дома приподнялась и разлетелась на куски, подняв столб дыма и пыли. Демидов схватил бинокль и, прильнув к нему, направил его на хутор. Тот походил на развороченный муравейник. Снаряды падали один за одним, но немцы выскакивали из-под развалин и бежали подальше от разрывов. Первым из-под рушащихся строений выскочил броневик. Промчавшись метров триста, он остановился около развилки дороги, ведущей на немецкую передовую и мост. Демидов подумал, что броневик ожидает пехоту, без нее он много сделать не может. Так оно и оказалось. Когда к броневику подтянулись человек двадцать солдат, он двинулся вперед. «Только бы не к нам», — с тревогой подумал Демидов. Ему показалось, что немцы должны пойти к передовой, чтобы помочь своим, где наши, по всей видимости, прорвали оборону. Но броневик, не задержавшись на развилке, свернул в сторону моста.

Двигался он не спеша, но уверенно, стараясь, чтобы пехотинцы не отставали от него, и выглядел, скорее всего, не броневиком, а головным солдатом в колонне. Это совсем не походило на тот торопливый наскок, который немцы сделали во время первой атаки. И Демидов подумал, что на этот раз отбиться будет намного труднее.

Он посмотрел на дзот, из амбразуры которого торчал вороненый ствол чуть покачивающегося сукачевского пулемета, затем повернул голову налево, чтобы увидеть Коваленка и Подкользина. Оба они, положив автоматы на бруствер траншеи, так же как и Сукачев в дзоте, с нескрываемым нервным напряжением следили за приближающимся броневиком. Обычно спокойный Коваленок раскачивался, то приподнимаясь на носках, то опускаясь на всю ступню своих тяжелых, заляпанных речной грязью сапог. Все знали, что Коваленок очень следил за обмундированием, но времени на то, чтобы почистить обувь сегодняшним утром, у него не было. Демидов машинально перевел взгляд на свои сапоги. Они были такими же грязными, как у Коваленка. Да по-другому и быть не могло. Разведчики приводят себя в порядок только после того, как вернутся с задания. А когда наступит это время, никто из них не только не знал, но и не думал об этом.

Немцы начали обстрел дзотов издалека. Они уже пристрелялись по ним и сейчас били гораздо точнее, чем во время первой атаки. Демидов увидел, как полетели щепки от верхнего бревна, прикрывавшего амбразуру. У него защемило сердце. Если пулеметчик броневика возьмет чуть пониже, Сукачеву не сдобровать. И он бы взял, если бы по броневику не открыл огонь пулемет Гудкова. Пули, с дробным стуком визжа и рикошетя о броню, начали высекать искры. Броневик дернулся, на мгновение остановившись, но тут же двинулся дальше. Теперь он поливал огнем дзот Гудкова, стараясь подавить его пулемет. И Демидову подумалось, что им и на этот раз удастся отбиться.

Но тут заговорил еще один немецкий пулемет. Сначала Демидов не мог понять, откуда он стреляет. И только внимательно обшарив биноклем пространство за наступающими немцами, увидел, что они успели оборудовать огневую точку на краю кювета. Отрыли небольшой окоп и установили на его бруствер ручной пулемет. Во время первой атаки у них его не было. Значит, прихватили с собой сейчас. Когда они успели отрыть окоп, ни Демидов, никто из других разведчиков не заметили. Этот пулемет начал бить по дзоту Сукачева. Тот, по всей вероятности, не видел его, продолжая поливать огнем броневик. Но пули не причиняли ему вреда, и броневик, а за ним и пехота продолжали медленно приближаться к мосту.

Демидов не открывал огня из автомата, стараясь беречь патроны. Надо было подпустить немцев ближе, когда их пехота не сможет прятаться за броневиком, и тогда уж бить наверняка. Но у Подкользина, очевидно, сорвались нервы. Он сначала дал короткую очередь, потом стал стрелять, не останавливаясь. Судя по тому, что броневик продолжал двигаться, его огонь не причинял немцам вреда.

Демидов лихорадочно соображал, каким образом отсечь пехоту от броневика. Если этого не сделать, ситуация может стать критической. И в это время замолк пулемет Сукачева. В первое мгновение Демидов не понял, что случилось, хотя подсознательно ощутил, что вся обстановка резко изменилась в худшую сторону. Потом до него дошло, что огонь ведут только немцы и дзот Гудкова.

— Подкользин! — как можно сильнее напрягая голос, крикнул Демидов, но тот не слышал его.

На крик обернулся Коваленок. Демидов жестами показал ему, чтобы он позвал Подкользина. Подкользин нервно сдернул автомат с бруствера и, не скрывая досады, подскочил к командиру.

— Бегом в блиндаж! — приказал Демидов. — Проверь, что случилось с Сукачевым. Если ранен, становись на его место.

Подкользин, пригнувшись, кинулся в блиндаж. То, что он увидел там, заставило его остолбенеть.

6

Окровавленный Сукачев без гимнастерки и нижней рубахи полулежал на столе, пленный немец, до этого безмолвно сидевший в углу со связанными руками и остекленевшими от страха глазами, поддерживал его за голову и плечи, а радистка бинтовала раны. Сукачев был ранен дважды. Одна пуля соскользом прошила ему бок, раздробив ребро, другая прошла сквозь предплечье, но кость, по всей вероятности, не задела. Об этом можно было судить по тому, что Сукачев на весу держал руку, чтобы она не мешала бинтовать бок. Обе раны сильно кровоточили. Сукачев был бледен и, по-видимому, еще не совсем сообразил, что с ним произошло.

Зато Подкользин сразу оценил всю ситуацию. Достав из-за пазухи недопитую фляжку рома, он открутил крышку и поднес фляжку к губам Сукачева. Тот сначала мотнул головой и попытался отвернуться, но потом сделал маленький глоток. И только поняв, что во фляжке не вода, а ром, жадно припал к горлышку.

Радистка накладывала бинты умело, и Подкользин понял, что его помощь здесь не потребуется. Тем более, что ей помогал немец. Снаружи раздавался треск выстрелов, теперь уже автоматных, и Подкользин кинулся к пулемету. Броневик стоял на дороге, но к траншее, непрерывно стреляя на ходу, бежало около десятка немцев. Подкользин схватился за ручки пулемета и нажал на гашетку. Два немца, словно споткнувшись, сразу упали на землю, остальные залегли в кювет. Очевидно, они не ожидали, что замолчавший пулемет разведчиков снова заговорит.