Посланница небес
Шрифт:
— Век воли не видать, — пообещала я горячо и сбросила звонок.
Вышла, поставила машину на сигнализацию, поднялась по ступеням крыльца к массивным дверям. При входе пришлось купить билет. Затем я прошла в залы, где мне встретилась администратор — полная женщина средних лет в синей двойке из пиджака свободного покроя с юбкой до колена.
— Ирина Львовна, — обратилась я к ней, прочитав фамилию на бейджике, — не могли бы вы мне помочь с одним вопросом?
— Насчет организации экскурсий — это не ко мне, пройдите к руководству, — прозвучал в ответ лишенный интонации голос администратора.
Женщина
— Нет, вы неправильно меня поняли. Я не насчет экскурсии. Моя родственница передала вашему музею икону и попросила меня узнать, как сложилась ее судьба здесь. Она сама приехать не может, болеет, а вы бы мне показали, где она выставлена, я посмотрела бы и успокоила бабушку.
— А какая именно икона? — нахмурилась администратор.
— Вот, посмотрите, — я показала ей фотографии на экране своего мобильного.
— Нет, она у нас сейчас не выставлена, — покачала головой женщина и предложила зайти к специалисту, хранителю музея, так как икона могла находиться в хранилище или на реставрации. — А вот и он, — администратор указала на невысокого, смуглого, плотного мужчину, который прогулочным шагом вышел из соседнего зала. — Роберт Карлович, эта женщина икону одну ищет. Может, вы ей сможете помочь?
— Что за икона? — промурлыкал мужчина в усы, как кот, и прищурился на меня, оценивая взглядом.
Я, объяснив, показала ему фотографии.
— Да-да, мне она знакома, — кивнул Роберт Карлович с мягкой улыбкой. — Мы ее отправили на экспертизу в Москву. Вот со дня на день ждем ответа.
— А зачем на экспертизу, вы что, сомневались в ее подлинности? — спросила я вкрадчиво.
— Не скрою, сомнения имелись, и большие, — ответил Роберт Карлович с умным видом. — Почему, объяснять не буду, потому что вы все равно неспециалист и не поймете. Лучше скажите, откуда икона у вашей родственницы взялась?
— Прабабушка оставила, а ей какой-то военный подарил еще в Гражданскую, — соврала я не моргнув глазом. — Зачем вам все это, икона-то все равно поддельная?
— Не поддельная, а копия, однако тем не менее она представляет определенную ценность, — возразил Роберт Карлович. — Поэтому нам и важно выяснить историю ее появления. Я буду очень признателен вам, если вы мне все подробно расскажете. — Он улыбнулся и привычным движением поправил усы.
— А нечего рассказывать, мне известно все в общих чертах. Расспросите об иконе ее владелицу, — ответила я и перевела разговор на другую тему: — В Карасеве, в одной из церквей, была копия этой иконы. Я слышала, что ее носили в ваш музей проверить и им сказали, что это свежая подделка и никакой ценности она не представляет. Как же так махом смогли определить?
— Извините, как вас по батюшке? — спросил хранитель музея со снисходительной улыбкой.
— Эмма Викторовна, — ответила я, потому что в сумочке лежали корочки на имя Опариной Эммы Викторовны. По ходу выполнения заданий нередко приходилось менять внешность, а это подразумевало наличие нескольких комплектов поддельных документов. Их я носила в потайном отделении сумочки.
— Любезная Эмма Викторовна, — продолжал хранитель, — скажите, как я могу объяснить вам то, чему сам учился всю жизнь? Процесс определения подлинности произведения искусства — это сложный процесс. Человек, занимающийся этим, должен в совершенстве знать историю, химию, биологию и даже геологию. И надо не просто знать, а уметь применять свои знания на практике.
— Так это вы, Роберт Карлович, определили, что икона недавняя копия? — перебила я его нетерпеливо.
— Да, я, и, по моему мнению, для нее не требовалось более детальных исследований.
Спорить я не стала. Роберт Карлович был слишком самоуверенным, чтоб прислушаться к чужому мнению. Копию иконы изготовил мастер своего дела, чтобы обмануть специалистов, а не для того, чтоб первый встречный искусствовед из провинциального города раскрыл подлог. Не исключено, что Роберт Карлович отозвался об иконе из церкви как о подделке, потому что думал — настоящая находится в музее. По идее, он должен быть прав. Ведь настоящую икону я сдала в музей, копию — владелице, старушке из села. Однако вдруг существует микроскопический шанс, что я прокололась и перепутала. До экспертов Эрмитажа-то мне далеко. Тогда понятно, почему похитили икону из церкви. Рябчику и его компаньонам остается дождаться результатов экспертизы из Москвы и со спокойной душой вывезти ее за границу на продажу. Обменявшись номерами телефонов с Робертом Карловичем, я попросила его позвонить, когда придут результаты экспертизы, и, поблагодарив, отправилась к антиквару, знакомому отца Глеба.
Немного покрутилась по улицам, проверяя, есть ли за мной хвост. Но все было в порядке. На Краснознаменной улице я подъехала к памятному девятиэтажному дому, поставила машину на сигнализацию, осмотревшись, вошла в подъезд. По лестнице поднялась на пятый этаж. Обшарпанная металлическая дверь. Звонок. Я вдавила черную кнопку и вместе с трелью звонка услышала шорох, будто хозяин квартиры все это время терпеливо поджидал меня за дверью. Игнорируя шорох, я надавила на звонок еще раз и услышала хриплый, надтреснутый старческий голос, переполненный подозрительностью и страхом.
— Кто там? — спросил Салов Павел Иванович.
— Опарина Эмма Викторовна, я вам принесла кое-что посмотреть, — ответила я, надеясь, что меня еще не забыли.
— Кто вас ко мне послал? — спросил антиквар из-за двери.
— Тамара Иосифовна Бромель, — сказав, я тут же оговорилась: — Но это было давно, она уже умерла, потом мне о вас Кострюк рассказывал, но его посадили, так что, кроме как к вам и к Илюмжинову, обратиться больше не к кому. К Илюмжинову я идти боюсь. Он настоящий бандит. Его головорезы в прошлый раз отобрали у меня иконы из перегородчатой эмали, оставленные мне бабушкой, и чуть не убили.
Мое вранье пробудило в антикваре воспоминания. А слова, что Илюмжинов бандит, были как бальзам на душу и чрезвычайно вдохновили Салова.
— А я вас вспомнил! Так вы отнесли свои вещи этой скотине, грабителю, бесчеловечному ублюдку, — закричал он в праведном гневе. — Что же вы так? Лучше бы мне продали. Я давал справедливую цену.
В реальности его «справедливая цена» была в тот раз меньше настоящей на пять нулей. О таких человеческих качествах, как порядочность и честность, Салов отродясь не слыхивал. Он жил по законам пауков в банке — двоим не выжить, а значит, надо топить конкурента любыми средствами. Тут уж не до сантиментов.