Посланник магов
Шрифт:
Накануне битвы у реки Ран, после которой преимущество окончательно перешло к ордену, запись была короткой. Два абзаца, не больше:
«Сегодня я снова говорил со Шкуродером. Он простой человек, в том смысле, что помыслы его просты. Он видит задачи предельно четко: это правильно, потому что поступить иначе будет неправильно. О, какая чистота намерений! Я должен думать о завтрашнем дне. Нужда велика, конец близок, в этом у меня сомнений нет. И это означает неизбежность того, отчего душу мою рвут зимние волки.
Шкуродер принял от меня задание с таким хладнокровием, что я чувствую себя
Вот и все. Мальтус больше ничего не написал. Отчаяние сквозило в каждом слове, вся книга была буквально пропитана им. Анселю казалось, что он слышит голос покойного настоятеля, чувствует его мучения, и ему хотелось кричать, кричать во весь голос, чтобы Мальтус закончил запись и рассказал правду о том, что случилось в тот день. Даже если больше ничьи глаза не прочтут правды, кто-то видел ее, опознал и осознал. Зачем же прятать содеянное, как внебрачное дитя?
Ансель снова закрыл книгу и погладил обложку руками. Фундаментом Дома Матери были раствор и камни, фундаментом ордена оказались недомолвки и тайны. Давно пришло время вынести их на свет. Сювейонцы должны были носить свои шрамы гордо, как награды, сколь бы жутко те ни выглядели. Не победы в битвах закаляют характер, характер выковывают именно поражения. В поражениях рыцарь становится мужчиной или же теряет себя, перемалываясь в жерновах сожалений.
Огонь в камине почти догорел. Ансель потянулся к ящику для углей, подбросил в камин брикет торфа. И слишком поздно понял, что стоило взять щипцы; пепел и искры посыпались во все стороны, в комнату повалил черный дым. Настоятель попытался отстраниться, но было слишком поздно. Со следующим вдохом его грудь сжали невидимые тиски, боль вцепилась в измученные легкие. Ансель боролся с кашлем, как мог, задерживал дыхание, пытаясь не поддаться приступу, но проиграл. Кашель рванулся наружу с фонтаном крови и слюны. Спазм за спазмом сотрясали его тело. Настоятель видел красные пятна на мантии, даже когда перед глазами у него заметались черные точки.
Если бы только ему удалось дотянуться до колокольчика на дальнем краю полки! Ансель сделал шаг, цепляясь за каминную полку, но голова у него закружилась, и он упал. Чудовищная боль сжала его грудь огромным кулаком. Каждый вдох давался настоятелю с огромным трудом. Зато можно было полежать неподвижно, ощущая под горячей щекой прохладную каменную кладку. Лихорадочный трепет сердца под ребрами уймется, стоит только потерпеть. Вокруг него смыкалась темнота, убаюкивала, утешала, что было так приятно после долгих часов над проклятой книгой. Пора спать…
Ну что ж, все заканчивается.
26
Отвлечение
Гэр бегом поднялся по лестнице до своей комнаты. Несмотря на пронизывающий ветер, он вылетел из апартаментов Айши во внутренний двор общежития, но на галереях оказалось слишком много людей, чтобы возвращаться в человеческую форму. Пришлось заходить на второй круг и меняться в огороде возле кухни. Оттуда он помчался бегом, чтобы не замерзнуть. По пути Гэр сдернул яблоко с ветки, пробился сквозь поток голодных учеников, хлынувший из общежития. Несколько человек притормаживали, чтобы посмотреть на него, и оставалось только надеяться, что они не заметят растрепанных волос и щетины на подбородке.
Он отсыпался, пока не пробило полдень.
Гэр думал, что жар первых дней не продержится долго, но ошибся. Прошел почти месяц, и чем дальше, тем больше он поддавался чарам Айши. Она звала его по вечерам, ее голос пел в его сознании, и он шел к ней по собственной воле, терялся в ней на долгие часы, чаще всего на всю ночь. Гэр писал свои эссе за ее столом — просто чтобы не уходить из ее комнаты, а Айша наблюдала за ним с дивана, уютно свернувшись клубочком, как кошка.
Несмотря на это Гэру каким-то образом удавалось держать слово, данное мастеру Барину, хотя иногда, вот как сегодня, он был очень близок к тому, чтобы слово это нарушить. Яблоко заменит завтрак, в столовую он просто не успеет, нужно ведь еще сменить рубашку и попасть на занятие к Брендану. У себя в комнате Гэр быстро ополоснулся, не удосужившись даже согреть воду в кувшине. Вздрагивая от холода, он открыл шкаф, одной рукой выуживая чистую рубашку, другой вытирая грудь.
Кто-то быстро постучал в дверь.
— Есть кто живой?
Круглая физиономия Дарина возникла в дверном проеме. Он уже полностью поправился, хотя под глазами все еще чернели тени. Саарон сказал, что со временем это пройдет, но пока что синяки под глазами противоречили солнечному характеру белистанца.
Дарин оценил разгром после поспешных действий.
— Что-то я тебя не видел на завтраке.
Гэр вынул изо рта наполовину съеденное яблоко.
— Проспал, — сказал он и снова укусил сочную мякоть. И быстро натянул рубашку через голову.
— Но я был у тебя час назад, и постель была застелена.
От этих слов Гэр осекся. Точно так же говорила Айша, причем в ситуациях, которые касались постели отнюдь не в прямом смысле. Сейчас это было совсем некстати.
Глаза Дарина округлились.
— Ах ты кобель! — выдохнул он. — Так это правда?
— Что правда?
— Что у рыцаря есть дама.
— Что?
— У тебя. У тебя появилась девушка.
— Да с чего ты это взял?
— Гэр, если бы ты в последние дни хоть немного времени проводил в общежитии, ты был бы в курсе того, какие о тебе ходят слухи.
Гэр заправил рубашку в брюки и завязал пояс. У него не было времени все это выслушивать, но из разговора он мог бы узнать, в чем он просчитался. Так что леанец постарался говорить по-прежнему весело:
— Какие слухи?
— Невероятные. — Дарин покачал головой, а потом начал последовательно загибать пальцы. — До того как прозвенит колокол на ужин, ты исчезаешь, и никто не знает куда. Ты опаздываешь на шахматные партии два раза из трех, и я уже давно потерял надежду найти тебя в общежитии даже в твой выходной. Тебя постоянно нет. Без твоей помощи мои отметки по истории сползли вниз. Если считать со дня Угасания, они уже в погребе! А вот теперь у меня есть уйма доказательств, что ты спал где угодно, только не в собственной постели, и вывод очевиден. У тебя, друг мой, появилась девушка.