Посланник
Шрифт:
— Что!? — перебил его Мишка. — Ты, сопляк! Ты еще пороху не нюхал, а меня неспособностью попрекаешь?
Никита бросил поводья на землю и, подойдя вплотную к Мишке, смотрел ему прямо в глаза. Мишку никто и никогда не смог бы обвинить в трусости, но холодный и тяжелый взгляд Никитиных глаз сковал все тело Листова, он даже пальцем шевельнуть не мог. Минутная и зловещая тишина повисла над головами двух молодых людей. Казалось, что все звуки в лесу стихли, ожидая конца этого действа.
— Никита-а-а! — послышался голос Сергея. Этот крик разбудил наконец все вокруг. Зашелестели листвой чужие деревья в чужом лесу. Затрещали и зашумели на все лады его обитатели.
Мишка первым отвел глаза. Никита, круто развернувшись в другую сторону, собрал поводья и повел лошадей к реке. Внезапно он остановился. Каким-то вторым чутьем он знал, что Мишка стоит позади и сверлит его взглядом, полным ненависти.
— Никогда, слышишь, никогда не смей переходить мне дорогу! — обернувшись, тихо и зло проговорил Никита.
Мишка в ответ процедил:
— Это мы еще посмотрим!
С тех пор Никита навсегда затаил злость и ненависть на Листова.
Сергей встретил его радостными криками:
— Никита, здесь столько рыбы! Ой! Наши «подруги» сейчас ее и расшугают.
Их «подруги» — лошади — огромным и шумным табуном вошли в реку. Сергей, взглянув на друга, враз изменился в лице.
— Ты что такой невеселый? Опять с этой Блохой поссорился? — Мишке Листову, отличавшемуся маленьким ростом, досталась эта кличка от Шустрова.
Сергей знал о натянутых отношениях Мишки и Никиты, но Никита попросил друга не вмешиваться в это дело, объяснив, что личные свои дела он уладит сам. Но Сергея было не остановить, и он придумал для Мишки такую шутку: «В шведской чаще лесной дружит Мишка со блохой, у него одна подруга, и живется им не туго». Об этом знал только Никита, и они частенько напевали вдвоем эту песенку, когда Листов был неподалеку, но старались, чтобы Мишка ничего не услышал.
— Нет, Сергей, все нормально, давай загонять лошадей. Нужно быть наготове, скоро Калинин пожалует, — Никита обошел мирный ряд лошадей и принялся сгонять их на равнину.
Пред вечерними сумерками прискакал Калинин и приказал собирать полк для дальнейшего похода.
— За предстоящую ночь нам надо добраться до Умео и расположиться у речки Уме-Элье.
Солдаты жадно ловили каждое слово. Им уже не терпелось оказаться в городе и усмирить непокорных шведов.
Добравшись в три утра до речки Уме-Элье, Калинин вызвал к себе Преонского, Шустрова, Листова и еще шесть человек.
— Я собрал вас здесь не просто так, ваш отряд под предводительством Преонского должен произвести разведку по берегам Уме-Элье до Веннеса, не доходя до Умео. Мы знаем о положении шведов на данный момент, так что зря рисковать и доставать языка не надо. Это приказ! Выступаете через четверть часа.
В этот момент Листов упал в обморок. Все девять человек вместе с Калининым в недоумении смотрели на неподвижного Мишку, распластавшегося на полу.
— Что это такое? — наконец спросил Калинин. Теперь все смотрели на Калинина, но ответить не могли.
— Поднять! Живо на лавку и лекаря! И узнайте, что с ним! Преонский, останься, — скомандовал он. Все врассыпную кинулись из землянки Калинина.
— Тебе придется искать замену и быстро, — сказал Калинин. В дверь землянки постучали.
— Входи, входи! — Калинин думал, что это лекарь, но вместо него вошел его сын Димитрий.
— Разрешите доложить!
— Ну?
— Я знаю, что с Листовым, у него падучая, но приступы бывают редко, — напыжившись, как индюк, Димитрий смотрел то на Преонского, то на Калинина.
— Откуда знаешь? — спросил командир.
— Сам сказывал!
— Хорошо, что хоть тебя предупредил. Ох, беда мне с вами.
Лекарь привел Листова в чувство и удалился. В землянке Калинина остались только трое.
— Ты, Миша, останешься здесь, — устало сказал Калинин. Листов с ненавистью посмотрел на Преонского, — а Никита найдет тебе замену, ну не расстраивайся ты, — сказал Калинин, видя, как изменился в лице Листов, — это на время. Отлежишься немного, потом выступишь вместе с нами. Ты, Никита, ступай собирать ребят. Бог в помощь!
— Gott mit uns! [1] — громко ответил Никита и вышел. Калинин знал, что это любимая поговорка Остермана, и поэтому лишь улыбнулся в ответ, вспоминая бравого вояку.
Все знали, что Преонский был любимцем Остермана, который недавно стал пользоваться еще б ольшим уважением Петра. А способствовал этому следующий случай: государь выдал ему сто тысяч червонцев на подкуп шведских уполномоченных, Остерман употребил всего десять, а девяносто возвратил обратно казне. Это пришлось по сердцу Петру, который всегда берег государственное достояние и строго наказывал казнокрадов. Такое отношение к делам его начальника благотворно влияло на Никиту, которому Остерманом была обещана хорошая служба и устойчивое положение при дворе.
1
С нами Бог! (нем.)
Листова отправили в лазарет и на время забыли о нем, что было ему на руку. Выбравшись из лазарета, он окольными путями решил пойти следом за отрядом. Эта упорная настойчивость в деле иногда подводила его.
— Чем Преонский лучше меня? — спрашивал сам себя Мишка. Но с каждым шагом ему становилось все хуже и хуже.
«Наверно, надо немного отдохнуть и набраться сил», — подумал он и свалился под огромное раскидистое дерево.
Голова раскалывалась, казалось, что в затылок кто-то с мучительным остервенением вбивает сотни гвоздей.
Он решил немного притупить боль грибами, растущими на коре старых деревьев. Об этом старом способе часто рассказывала ему его бабка.
Тем временем отряд Преонского медленно и осторожно пробирался сквозь тернистый угрюмый лес. По пути им встретились обходные разведчики Голицина, которые шли с донесением к Калинину. Их было трое, один из них был отцом Мишки Листова — Виктор Тимофеевич Листов. Дороги они не знали и поэтому попросили помощи у Никиты.
— Сергей, — обратился Никита к своему другу, — у Листова срочное донесение к Калинину, потому ты должен его проводить в лагерь, а я с другими пойду дальше, — и, видя, как нахмурился Шустров, продолжил: — Это приказ!