После бури
Шрифт:
Костя надеялся, что с приходом тети Даши он разберется во всем, что произошло, но ошибся. По-прежнему загадочная история оставалась непонятной.
Чай пили с наслаждением и говорили мало.
— Ну, Аркаша, тебе пора! Буду ждать в конце января, — сказал Иван Иванович, поднимаясь.
Все задвигали мебелью, зашумели и не слышали, как открылась дверь и на пороге появился Вася Зотов. Его было трудно узнать. Грязь на лице смешалась с кровью из царапин. Одежда ободрана и перемазана глиной.
— Васька! — крикнул Костя.
Тот
— Зотов?
— Василий!
— Что с тобой?..
— Голубчик ты мой, родной!..
Юношу посадили на табурет. Денисов налил рюмку водки и поднес к губам.
— Выпей, выпей!.. Это ничего. Полегче станет…
Вася отстранил руку и, глядя на встревоженные лица обступивших его людей, улыбнулся.
— Нет… Я сейчас. Голова закружилась. Пройдет…
— Откуда ты?
— Я из шахты… Полиция там осталась… Я убежал…
— Как же ты вылез? — спросил Фролыч — Лесенка сломана…
— Я через Кузнецовскую…
Иван Иванович с беспокойством переглянулся с Денисовым.
— Так они тоже могут за тобой? — спросил он.
— Нет… Там обвал… узкая лазейка… Вон как я породой поцарапался… Им не пролезть… и не найдут…
Все с облегчением вздохнули.
Скрипят полозья саней, скользя по укатанной дороге. Жеребец бежит ходко, из-редка фыркая от мороза. Громадные, в два — три обхвата, сосны и ели уходят вверх и там почти смыкаются макушками, оставляя лишь узкую полосу, всю усыпанную звездами.
Матвей правит, стоя на коленях впереди. Сзади него лежат двое.
Вася в новом полушубке лежит на спине, смотрит в небо и думает о новой жизни, навстречу которой он едет. Спина его перевязана, царапины на лице вымыты и смазаны лекарством. Ему тепло и удобно. В кармане лежит письмо к Надежде Ивановне, сестре инженера Орлова.
— Она хорошая, умная женщина и заменит тебе мать и руководителя, — сказал Иван Иванович при прощанье. — Тебе нужно учиться. Помни: это самая главная твоя задача. Надеюсь, что мы с тобой скоро увидимся. В столице ты встретишь много всего… и плохого, и хорошего. Я уверен, что плохое к тебе не пристанет. Ты закален и понимаешь, к чему надо стремиться в жизни. Впереди серьезная и трудная борьба, и надо к ней упорно, настойчиво готовиться, а для этого нужны в первую очередь знания.
Эти слова Вася запомнил крепко.
Питер! Это очень, очень далеко. Гор там нет, но зато есть море… Говорят, там домов и людей в сто раз больше, чем в Кизеле. Трудно представить такой город…
Аркадий Петрович устал и дремлет., Равномерный топот коня и поскрипывание убаюкивают. Он слышит спокойное дыхание спутника, и мысли его лениво бродят…
Буря первой русской революции вырвала с корнем и сломала многие деревья, но уцелевшие стволы снова расправили ветви, а на месте погибших буйно растет новая поросль…
—
— Ну как давно?
— А помните, три года назад вы на лодке из Чусовой поднимались по Косьве?
— Как же, как же!.. Отлично помню!
— А кто вас ухой кормил из харюзов? Забыли? Вы еще тогда часы в траве потеряли, а я нашел.
— Помню. Так этот мальчик был ты?
— Я.
— Да, да, да… Совершенно верно! Он же мне говорил, что сын… Как же я запамятовал? Теперь все вспомнил. Извини, Вася, но столько людей я встречал после этого, столько событий пережил… Да и были-то мы с тобой знакомы всего сутки.
— Я понимаю. Я маленький был. У вас тогда бороды не было, и я сперва не узнал, а потом, когда с приставом к шахте шел, меня как осенило… Жалко, что я не узнал сразу. Я бы сказал вам, где спрятана типография… Вам бы сказал, — повторил Вася. — Батя мне строго наказывал… “Покажи, — говорит, — только надежному человеку, когда сам уверишься…”
— Разве Денисов ненадежный?
— Как ненадежный? Он самый надежный!
— А почему же ты ему не сказал?
— А на что ему типография? Он не шибко грамотный. А потом я думал, что он на виду у полиции. Брата его на каторгу присудили… Ну, известно… Брат с братом — одного поля ягода.
— Логично.
— Что?
— Справедливо, говорю. Ты правильно рассудил.
— А вам бы я сказал — и, может, этого ничего не было б…
— Может быть, может быть, — задумчиво произнес Аркадий Петрович, — трудно угадать, что было бы… Недаром: “Если бы да кабы, росли во рту бобы, то был бы не рот, а огород”.
Вася не знал этой поговорки, и она показалась ему очень смешной. На самом деле, если бы было не так, а иначе, то неизвестно как. А теперь повернулось все к лучшему.
— А вы бывали в Питере, Аркадий Петрович?
— Бывал. Я учился там, Вася.
— Большой город?
— Порядочный. Словами трудно описать. Надо увидеть. Ты даже в Перми не бывал?
— Нет. Батя обещался свозить и не успел.
— Ну, вот видишь! Значит, и сравнивать не с чем. Сначала Питер тебя ошеломит…
— Как это ошеломит?
— Ты испугаешься, растеряешься… Но это только вначале. Потом освоишься, — сказал Аркадий Петрович и, приподнявшись на локте, повернулся к Матвею. — Скоро приедем в Губаху?
— С полчаса еще…
Революционеры снова улеглись на сено и минут пять ехали молча.
— Дядя Матвей, — сказал Вася. — Ваську моего отнеси Кузе, а все остальное возьми себе.
— Ну, ну…
У Васи был тезка: большой серый кот, любимец отца. Этот кот знал много занятных штук: прыгал через палку, служил на задних лапах, искал спрятанное мясо и мяукал по приказанию. Всему этому его научил отец, и Вася дорожил ученым котом. Но что было делать? Не брать же кота с собой в Питер.
Небо посерело, и звезды горели уже не так ярко.