После Чернобыля. Том 1
Шрифт:
В объединениях в шутку и одобрительно это называли системой тотальной командировки. Здесь и прежде успешно практиковалась мобилизация сразу многих подразделений из разных точек страны для выполнения работ на крупных гидротехнических объектах. Каждому выделяют участок по его профилю. В итоге работа выполняется в несколько раз быстрее, чем если бы ее последовательно делали управления одно за другим. Как и при сооружении подфундаментной плиты, базовым стало Днепровское управление, расположенное в г. Вышгороде под Киевом.
— Смеялись редко, не могу припомнить, — рассказывал мне Н.Г. Селиванов. — Большинству особенно запомнилось в этот период
Самым сложным делом была организация труда и быта почти полутора тысяч человек. Среди прибывавших из многих регионов страны были горняки, проходчики, цементаторы и т.д. Требовалось немедленно отобрать из них тех, кто способен наиболее четко представить себе работу и быстро ее выполнить, а также рационально распределить объемы работ между подразделениями. Гидроспецстрой” прежде в основном выполнял горные тоннельные работы для гидроэнергетики, в его составе были специалисты по свайным цементационным противофильтрационным работам. Но прежде именно специалистов такого профиля не было необходимости собирать сразу всех в одном месте.
Все работы выполняли по временному графику, связанному с конкретной радиационной обстановкой. Однако к руководителям этот нормирующий график отношения как бы не имел. Например, у главного инженера Днепровского управления А.Л. Запорожца рабочий день начинался в 5.30 выездом на площадку посмотреть, что сделала ночная смена. Штаб “Гидроспецстроя” начинал работу в 7.00. После совещания Запорожец опять выезжал на площадку, решал все трудные вопросы вплоть до снабжения людей водой и транспортом. После обеда — работа с Гидроспецпроектом, наладчиками, механиками. После 18.00 — снова на площадку, затем в Чернобыль, на заседание штаба, которое начиналось в 19.00: обсуждали сделанное. С 21.00 до 24.00 — снова на площадке. Отбой — в 1.30-2.00. Так — каждый день, без выходных. Большинство, в том числе руководители, жили на острове, на р.Припять. Многие — в п.Зеленый мыс за пределами 30-километровой зоны. На острове были горячие вода, душ. Главное же — экономилось время для сна за счет дороги. Рядом жили и многие рабочие — их можно было в любой момент поднять, если нужно. Они обычно завтракали в 7.00, в 8.00 были на стройплощадке.
— То была непривычная, не похожая на наши будни жизнь. И люди там становились иными, и взаимоотношения, — впечатление рядового инженера объединения В.И. Лагодиенко. — Начальники высоких рангов, с которыми в Москве мне не пришлось бы сказать и слова, там были на равных со всеми, в том числе, например, начальник железной дороги, представители Госснаба Украины и СССР. И даже наш Дмитриев, строгий и требовательный мужик, которого боятся во всех управлениях “Гидроспецстроя”, в Чернобыле вел себя подобно старшему брату и оказался душевным и очень порядочным человеком.
— Когда я служил в армии, командир у нас был строгий, — продолжал Лагодиенко, — но за каждого солдата он готов был отдать душу. Мне повезло — и здесь на гражданке начальник
Работа грейфером
“Я был потрясен отношениями доверительности и заботы друг о друге”, (М.П. Дружинин, главный механик объединения). “Вообще в нашем штабе ЧП не было”, (А.П. Бабин, водитель). “В каких переделках мы ни были, как ни было тяжело, но так тяжело, как сейчас, не бывало”, — признался Н.В. Дмитриев одному из коллег летом 86-го.
Дважды в день машины с гидроспецстроевцами выезжали из 10-и километровой зоны — на обед и по окончании рабочего дня. Руководителям случалось и чаще. Миновать ПУСО (пункт санитарной обработки машин) они не могли, и сами знали, что машины их довольно-таки грязны. Но времени на задержки и мытье машин не было.
Главный технолог объединения на строительстве стены в грунте А.М. Мариничсв (позднее - директор института Гидроспецпроект), другие руководители стройки, а также солдаты на ПУСО — все одинаково потные, пыльные и в машинном масле — они хорошо понимали друг друга. Солдаты изнывали от жары, а питья, видно, не хватало. Никакую другую воду кроме бутылочной пить было нельзя. Солдаты прибором проверяли машины, возвращавшиеся из 10-километролвой зоны. На мариничевской машине было написано “Техническая”, а на машине М.Н. Дружинина (теперь главный технолог объединения) — “Касагранде”.
— Моя машина была настолько радиоактивной, что ее полагалось бы просто отправить в могильник. Но она для нас была, как живая рука — на ней возили запчасти, моторы для замены изношенных, — рассказывал мне Мариничев, — Я передавал в окно 2-3 бутылки воды и говорил: “Ребята, некогда, через час-два вернусь, вы меня увидите”, или: “У меня импортное оборудование, не могу задерживаться”. Солдатики — молоденькие ребята — издали видели, что идет наша “Техническая” машина и особенно не придирались. А мы в течение дня мимо них пролетали по нескольку раз. Если бы нашу машину строго проверяли, то по сути, в течение дня нам пришлось бы по нескольку раз менять машины — в таком грязном месте мы работали. А я бы оказался без оперативного транспорта.
Когда строители “Гидроспецстроя” все-таки решили свою машину проверить у дозиметристов, солдаты пришли в ужас. Машину пришлось бросить там же, около ПУСО, и она была здесь но единственной.
В зоне было так много техники и людей, что, случалось, трудно было проехать. Площадка перед с.Копачи была просто забита машинами. Но дорога в Чернобыль днем всегда была свободной. Правда, однажды ночью кто-то свалил поперек дороги сосну, и машина чуть не взлетела на воздух, мчась на большой скорости, В чем причина, разбираться было некогда, да и не с кем. Но это был все-таки единичный случай.