После Чернобыля. Том 1
Шрифт:
В этом гидромониторе, полученном от шведской фирмы “Вольво”, итальянские специалисты обнаружили заводской дефект. Убедившись в справедливости претензий, итальянские специалисты немедленно прислали еще пять машин, да с запасными моторами. Однако в зоне активно работали лишь 6 отечественных машин и 6 импортных, остальные были в резерве. Их сразу вывезли из Чернобыля, так что они не загрязнились.
И самое высокое начальство беспокоилось о ходе работ, наведывалось частенько. Однажды к площадке, где сооружалась стена в грунте, лихо подкатили несколько “Волг”, за ними также лихо — бронетранспортер с заместителем председателя Совета Министров СССР Гусевым. Мариничев был предупрежден о его приезде. На площадке наводили марафет, на всякий случай запустили в работу даже те машины, которые в это время не были нужны Словом, работа
Из “Волги” вышел военный в чине генерал-полковника, стал по стойке “Смирно!”. Мариничев тоже вытянул руки по швам, приготовился доложить обстановку. “Ждем, кому же докладывать — нет никого. Только из БТРа перископ водит по работающим строительным машинам. Потом БТР поехал вдоль трассы стены в грунте. Я иду рядом, чтобы помочь выйти, если понадобиться. Не понадобилось: послышалась команда всем отойти в стороны, БТР разворачивается. И так же лихо, как прибыл, в сопровождении свиты других бронетранспортеров и автомашин он отбыл в клубах пыли”. Рабочие приступили к своему главному технологу: “Мы можем тут работать, а они — нет?” Что на это ответить? Тогда только сам А.М. Мариничев всерьез задумался о радиационной опасности. Но по-прежнему лазал под машины и делал все то, что нужно было делать для успешного решения главной задачи.
...Однажды ночью вдруг стали разъезжаться рельсы под СВД-500Р, и машина стала тихо валиться на бок, в траншею. Казалось, что падение неизбежно, а с ним — и поломки, и прекращение работы. Но с таким исходом, даже вопреки очевидному, да и профессиональному опыту согласиться было никак не возможно — и главный инженер объединения вместе с работавшими в ночную смену стали двумя тракторами вытаскивать агрегат и устанавливать на рельсы. А в это время экскаваторщик с ювелирной точностью выполнял немыслимую операцию: ковшом экскаватора выправлял рельсы. Машину поставили на место. Работы продолжили.
Вдруг — крик на площадке. “Прошлепали” какую-то снабженческую позицию, может быть, арматуру или что-то иное, требующееся немедленно. Виновный стоит по стойке “смирно!”, вытянув шею. Розин кричит: “Как ты себя ведешь? Как ты мог допустить это, и какие тут могут быть оправдания?!” Такая беспощадность действительно была необходима, от точности и оперативности исполнения зависели даже жизни людей, а также производственные сроки, которые в этих условиях тоже становились вопросом жизни, но уже для мирного населения, ради которого и тратили свое здоровье эти профессиональные асы.
— Я не знаю мелочей в работе того времени. Может быть, они стали возникать позже. Но с этими руководителями — Дмитриевым и Розиным — я работал на строительстве Красноярской, Нурекской, Колымской ГЭС. И хотя долгое время я возглавлял трест “Гидроэлектромонтаж”, а в “Союзгидроспецстрое” в какой-то степени новичок, но здесь я увидел высший класс работы, полную самоотдачу, способность решать любые задачи. Не было случая, чтобы на нашем штабе, или в Правительственной комиссии, или в Главснабе Украины, в Средмаше я услышал худое слово о “Гидроспецстрое”. И это — в первую очередь заслуга Н.В. Дмитриева и М.Н. Розина.
Общее мнение: Розин очень уважает рабочих. В Чернобыле он часто собирал их, спрашивал, довольны ли питанием, транспортом, одеждой, не обижают ли. Ведь здесь смены по условиям радиации были короче обычных, 6 часов, остальное время большинство отдыхали на своем острове, в Чернобыле. Там есть беседка. Вот, бывало, соберутся в беседке, начинают говорить о том, о сем.
— Михаил Натанович, пожалуй, был любимцем всех. Он юморист, и даже в самой напряженной обстановке находит время пошутить, рассказать коротенький анекдот по случаю. Например, однажды он дал задание, а какое-то подразделение его явно срывало. “Завтра же выполните задание или со мной пойдете под плиту (под реактор)”, — Все смеялись. — “Что смеетесь?” — “Так под плитой радиации нет”. — И он засмеялся и махнул рукой, — вспоминает заместитель начальника Днепровского управления Д.Н. Гура — Розин вообще горяч, но отходчив, мог отругать — и тут же оттаять и начать разговор в обычном тоне.
Он был в курсе всех чернобыльских дел объединения, или просто с ним решали все вопросы. Его и сегодня единодушно называют трудовой лошадкой, изрядным инженерным потенциалом, с колоссальной выдержкой и трудоспособностью, несмотря на его, казалось бы, не могучий, обычный вид. Я сама
“В Чернобыле никому и не надо было повторять задание, как это порой приходится делать в мирных условиях: все у них подготовлено к работе заранее, четко продумано. Надо — придут, попросят электрод или что-то нужное еще, ни на что другое не отвлекаются. Может быть, это объяснялось еще и тем, что старались быстрее закончить работу и уехать” (И.И. Малышев). “Вообще работалось с удовольствием, потому что мгновенно были видны результаты работы” (В.А. Шатохин). “Симулянтов не было. И боязни не было. Выделять кого-то особо нельзя. Все молодцы. Были даже отчаянные ребята, старались все посмотреть — таких приходилось сдерживать, чтобы не лезли туда, куда не надо. Например, бригадир А.Я. Сухин: он работал у нас, а родители его — из Чернобыля” (В.А. Брудный).
Я просила, просила называть имена. Люди ведь должны знать своих героев, хотя бы часть из них. На самых “горячих” участках можно было видеть М.Н. Гордеева, Е.А. Сибирякова и других… Они организовали круглосуточную работу землеройных машин и добились значительного увеличения производительности отечественной и зарубежной техники. Начальник Волжского СУ “Гидроспецстроя” Ф.Ф. Головань при работе провалился в люк, и у него на ноге появилась трещина, но он не уехал до конца вахты, работал с загипсованной ногой, руководил своим подразделением — и это уже в предпенсионном возрасте. В южной части “стены в грунте” механик Дальневосточного управления В.Г. Маслов проводил по несколько смен кряду на монтаже растворного узла. Благодаря усилим его и сменных механиков из других управлений растворный узел ввели досрочно. Он обеспечивал работу сразу нескольких растворных агрегатов объединения. А.Н. Шама (начальник Ровенского участка "Гидроспецстроя”), В.М. Матько (прораб), И.С. Трофимчук (начальник Можайского участка), машинисты бетононасосов Илюхин, Шабанов, Щербаков, Видинеев, Половинкин, Балабушка, Горохов — “мужики нормальные”, как о них с особой симпатией говорят работавшие рядом… И они здесь! А ведь еще на днях эти люди строили подфундаментную плиту, вроде бы достаточно...
— Этот период в моей жизни был самым сложным. Муж сначала даже не предполагал, что я нахожусь именно там и позже удивлялся: “Тебя-то как туда затянуло, ты-то чего там делала?” Но для меня за 20 лет работы в "Гидроспецстрое” это было вместе с тем и самое светлое время: как никогда чувствовала себя нужной, знала свое истинное место, — вспоминает начальник отдела кадров Днепровского управления С.В. Калачева. — Когда произошла авария, я работала в Североморском управлении “Гидроспецстроя”. Сын поступил в Полтаве в военное училище, я была рядом в отпуске, и вдруг телеграмма: "Вернуться в управление для получения командировки”, — ехать в Чернобыль. Могла отказаться. Но я — украинка, и беда на моей родине. У меня даже вопроса — ехать или не ехать — не возникло. В штабе Минэнерго в Киеве мне дали другую одежду и сказали, на какую речную “Ракету” я должна идти. В Чернобыле знали уже о моем приезде, потому что вахтовавшая до меня женщина, Чернавцева, из Колымского управления пробыла уже там свой срок. Начальник отдела кадров при штабе стройки — это много. В отделе кадров концентрируются сведения обо всей работе любого командированного, включая его питание, поселение в общежитие, одевание и переодевание каждого. С первого дня я почувствовала себя, как на передовой линии фронта, как на войне. В то время было просто не принято говорить об “объективных причинах” невыполнения задания — если такие разговоры начинались, говорящего сразу обрывали, и у этого человека уже не возникало желания “вешать лапшу на уши”. Сама обстановка была экстремальной и заставляла людей относиться к делу серьезно. Все понимали, что работать надо быстро, четко и качественно. Конечно, людей собрали из всех подразделений объединения, набрали достаточно механизмов, тут проблем не было. Но главное, все-таки, в оперативной и четкой организации работ и в общем душевном подъеме: у всех, кто туда приехал, было чувство долга и ответственности. Понимали, что нужны. “У меня до сего дня сохранилась куча документов и телефонограмм за подписью Н.В. Дмитриева. С кем он только не связывался! (М.П. Дружинин).