После Чернобыля. Том 1

Кайбышева Ленина Семёновна

— Затем бурили у самой станции, в районе пожарного депо. Дальше начиналась уже стена в “грунте”, здесь к бурению приступили чуть позднее, (радиационный фон — 1,6-6 рентген в час). В точке, где мы стояли, было 1,6 р/ч. И мы следили за тем, чтобы люди не отходили в сторону ни на шаг, — рассказывает Д.Н. Гура

Без этих скважин нельзя было пускать третий энергоблок станции. Опыт 86-го помог не только освоиться в радиационной обстановке, но и научил аккуратно обращаться с имеющимися инженерными коммуникациями. Не повредили ни одной сети. Теперь, приступая к делу, брали с собой работников станции из разных служб: электриков, эксплуатационников, дозиметристов. Говорили: “Давайте выйдем на участок и еще 10 раз

убедимся, что “именно в этом месте не может проходить подземная линия...” А времени у всех не хватало.

Иногда в обед бурильщикам звонили и говорили: к вечеру должна быть пробурена скважина там-то. Но где “там” конкретно, в каких радиационных условиях? Из-за сложной радиационной обстановки через час-два менялся экипаж бурильщиков. У кого-то зашкаливал дозиметр. Кому-то вообще пора уезжать из зоны. И все это требовалось согласовать, и каждый раз немедленно.

Д.Н. Гура убежден, что структура и опыт гражданской обороны не смогли помочь при организации строительства или, скажем, бурении скважин на радиоактивно пораженной территории: “Прежде я занимался гражданской обороной — там есть разведподразделения, аварийные звенья и прочие подразделения по их профессиональным направлениям. Если бы и мы придерживались такого принципа, это оказалось бы громоздко и неэффективно.

Энергостроители в необычных для себя, экстремальных условиях работали иначе: они организовывали каждую операцию быстро, репетировать в стороне не приходилось. И — не ошибались

Когда 28 июля 1986 г. на совещании у председателя Правительственной комиссии, зампреда Совета Министров СССР Б.Е. Щербины решили “стену в грунте” делать не замкнутой (впоследствии стало ясно, что это спасло немало жизней), то как раз и рассчитывали, что поток загрязненных вод теперь уменьшат дренажные линии. А вот активную фильтрацию из пруда-охладителя к площадке АЭС должен перехватывать уже выполненный участок “стены в грунте”. При этом общие процессы фильтрации подземных вод, по расчетам, не должны замедлиться, однако к реке они, если и подойдут, то лишь через десятилетия. Но к тому времени должна снизиться их интенсивность Время подтвердило расчеты. Например, грунтовые воды на месте Рыжего леса находятся на глубине около четырех метров. Захоранивая лес, копали метра на 3. Но в 86-м вода там опустилась на глубину 6-7 метров, т.к. заработала система дренажа и водопонижения (О Рыжем лесе расскажем отдельно).

В первой половине 1987 г. уровни грунтовых вод на территории первого-четвертого энергоблоков ЧАЭС поднялись до природного в результате поступления на площадку бытового (естественного) потока грунтовых вод. Воды на территории ОРУ медленно поднимались до июня 1987 г., после того как там в мае 1987 г. снова начал действовать существовавший ранее горизонтальный дренаж. Однако он снизил уровень воды лишь до полуметра. Пришлось и здесь строить дренажные скважины.

По состоянию дренажных скважин на промплощадке было видно, что на уровень грунтовых вод здесь заметно влияют воды с прилегающих к ним участков, где не работают отсекающий и береговой дренажи. В первой половине 1990 г. уровень грунтовых вод на территории ЧАЭС поднялся до практически естественных отметок. Стало очевидным, что для получения полной и всесторонней информации о режиме грунтовых вод необходима разработка специальной исследовательской и проектной программы.

Проектированием дальнейшего развития дренажной системы на территории Чернобыльской АЭС занялся институт Гидроспецпроект по поручению Ленинградского отделения института Атомэнергопроект.

Но мы снова увлеклись и ушли далеко во времени, следуя логике событий.

Завершая рассказ о первом и самом сложном послеаварийном этапе работ “Гидроспецстроя” и его проектного института, вспоминаешь сказанное кадровиком С.В. Калачевой: “В Чернобыле выделилась группа

молодых парней, изумительно показавших себя в работе в экстремальных условиях: А.Л. Запорожец, А.И. Тищенко и Маслов из Дальневосточного стройуправления. Они были простыми механиками. Сейчас они — заместители начальников управлений. Чернобыль обнажил настоящее в людях, показал, кто есть кто. Люди у нас замечательные, действительно, “все — лучшие”.

Многие из объединения поехали по своей инициативе, добровольцами. Например, инженер Л.В. Винокуров, узнав об аварии в Чернобыле, сам соединился по телефону с начальником объединения в Москве и попросил отправить его в Чернобыль с первой же партией бурильщиков. Его просьба была удовлетворена, и он там руководил буровыми работами. Сейчас он начальник Уральского управления... Н.Г. Селиванов рассказывал, что когда Винокуров был на очередном профилактическом обследовании в областной больнице г.Свердловска (там ежегодно ликвидаторы проходят медицинское обследование), ему должны были дать третью группу инвалидности.

Судя по рассказам очевидцев, он был в Чернобыле настолько активен, что даже не узнав уровня радиации, вместе с бригадой бурильщиков работал у подножия реакторного отделения. И теперь нельзя выяснить, сколько времени он там пробыл. Для инженеров и бригадиров ограничения по времени не было, обычно они оставались со следующей сменой. Потом долгое время у него на ногах не проходили язвы — в мае 86-го там еще не знали, что, несмотря на жару, надо надевать зимнее нижнее белье.

Надо ли удивляться, что лишь из работавших в Чернобыле 88 специалистов института “Гидроспецпроект” шести уже нет с нами, а восемь - инвалиды. В 1992 г. умер мастер Шаламов. В 1993 умерли заместитель начальника “Гидроспецстроя” И.П. Борщ, заместитель главного инженера В.Б. Хейфец, директор “Гидроспецпроекта” А.М. Мариничев. В 1994 г. умер начальник Гидроспецстроя” Н.В. Дмитриев... Все — далеко не старые люди. Они пользовались огромным авторитетом.

“Думаю, и сейчас, если бы, не дай Бог, подобное случилось, патриотический подъем был бы не меньшим, даже, несмотря на то, что люди узнают о гибели некоторых ликвидаторов через годы”, — мнение М.Н. Розина. Если бы последствия аварии не были погашены тогда, в 86-м, они стали бы непредсказуемыми.

Но тогда большинство отработали около двух месяцев и вернулись домой, как из обычной командировки. И только они сами запомнят эту командировку на всю жизнь. “Если бы мы работали в обычных условиях так, как в Чернобыле, то давно бы обогнали тех капиталистов” (Д.Н. Гура). “Мы и сами не верили, что сможем сегодня сделать 7 метров стены в грунте, а завтра — 15 или 12 метров. Но ведь выполняли!” (В.И. Лагодиенко).

...Дренажные системы, как известно, предназначены для осушения почв, понижения уровня грунтовых вод. В Чернобыле их создание сопровождалось очисткой грунтовых и поверхностных вод от радионуклидов. Опробовали разные способы очистки речной воды сорбентами-поглотителями. В процессе одного из таких экспериментов в р.Припять трое суток сбрасывали сорбент о четырех теплоходов-сухогрузов — всего около 7200 тонн. Ниже по течению измеряли концентрацию радиоактивности. Припять и без того была не очень загрязненной. Но сорбенты ее существенно очистили.

Множество предложений о способах и подходах в борьбе с чернобыльской бедой, нередко талантливых, иногда взаимоисключающих, объясняется, прежде всего, неравнодушием наших людей. Конкретные предложения приходили в правительственную комиссию от частных лиц и академических институтов, от промышленных предприятий и колхозов. Они часто содержали описания технологий, чертежи, расчеты, предложения личного участия. В зоне я видела многие из этих писем. А в Новосибирском Академгородке мне рассказали любопытную историю о группе И.А. Белицкого.