После Чернобыля. Том 1

Кайбышева Ленина Семёновна

Дисциплину в атомной энергетике определяет не пресловутая формула: “Как просто быть солдатом, ни в чем не виноватым”. Здесь без дисциплины и на самом деле невозможно, и в то же время каждый подчиненный должен во всех случаях поступать осознанно, технически и физически грамотно. В отечественной атомной энергетике компетентности операторов придается большое значение, тогда как за рубежом, например, в США особый упор делается на буквальное выполнение Регламента, без больших размышлений. Вопрос спорный, об этом будет разговор. На наших АЭС больше специалистов с высшим образованием.

Начальник пятой смены четвертого энергоблока А.Ф. Акимов по правилам — как бы хозяин реактора. Он осуществляет сам или дает команду подчиненным

о выполнении тех действий, которые считает необходимыми. Инженеры, операторы имеют право возразить, высказать свое мнение, даже категорически отказаться от действий, которые противоречат регламенту. Но ведь никто лучше начальника смены не знает в комплексе все системы энергоблока и, в частности, на данную конкретную минуту. Ему доверяют. Поэтому-то после аварии многие люди, непосредственно с работой ночной смены не связанные, во многом винили в ней лично Акимова. За что конкретно, никто толком не знал, просто предполагали, что он оказался или недостаточно грамотен, или недостаточно смел, когда потребовалось защищать свое мнение перед присутствовавшим здесь же весьма властным заместителем главного инженера А.С. Дятловым. Хорошо знавшие Акимова уважали его за инженерную грамотность, просто человеческую порядочность. И на суде ни один свидетель не бросил в Акимова камень.

Все распоряжения Акимова выполнялись молниеносно. И даже когда казалось, что мир рушится, начальник смены блока был максимально выдержан. Признавали все: великолепно соображал Акимов.

Он быстро рос как руководитель. Этот интеллигентный, во всем аккуратный, спокойный и вообще уравновешенный человек сначала подготовился и сдал экзамены на должность старшего инженера по управлению турбиной, потом стал начальником смены всего энергоблока. Высокая должность. И весьма ответственная. В течение нескольких часов он, по сути, — хозяин комплекса сложнейших и дорогих машин электрической мощностью миллион киловатт.

Взрыв произошел в процессе испытаний по проверке возможности подачи электроэнергии от турбогенераторов в режиме обесточивания АЭС.

Но авария-то произошла на реакторе!

— Акимов был отличный парень, умница, начитанный и грамотный инженер. Но... у него всегда не хватало характера. — Это мнение Н.А. Штейнберга.

В процессе эксперимента наступили минуты, секунды, когда произошли сбои, и начальник смены должен был засомневаться сам, а возможно — своему слишком увлекшемуся начальнику, заместителю главного инженера ЧАЭС С.Д. Дятлову, который курировал испытания от имени руководства станции. Но легко рассуждать так нам, со стороны, в спокойной обстановке. Немного нашлось бы людей, готовых ослушаться С.Д. Дятлова. Я не защищаю и не обвиняю Акимова, просто пытаюсь быть объективной.

Поняв трагизм положения, Акимов принимал инженерно верные, но (он не знал этого) уже бесполезные решения. И не пожалел своей жизни, надеясь исправить ошибку. Чью? Он не знал... “Я все делал правильно” — твердил он перед смертью.

Ему непосредственно подчинялся начальник смены реакторного цеха В.И. Перевозченко...

В смене Перевозченко всегда был (и остался в памяти) очень уважаемым человеком, центральной фигурой не только по должности, как начальник и парторг. Ему младшие по чину сдавали экзамены по Правилам технической эксплуатации, Правилам техники безопасности. Знания требовал строго, но никогда никаких конфликтов с ним не возникало, и он всегда умел добиться исполнения команды не обостряя отношений. Отличное качество... в обычной жизни. Но в “ту” ночь, в экстремальной ситуации начальник смены реакторного цеха В.И. Перевозченко, возможно, был обязан вступить в конфликт, как и Акимов, если и не с начальством то с самим собой, с привычным поведением. Впрочем, разговор об этом еще впереди. “Возможно” — не “наверняка”.

Специалисты-ядерщики убедились: урок Чернобыля заставил считаться с тем, что нарушения

Регламента могут быть непредсказуемыми, а сам Регламент — недостаточно полным. В тот период существенным пороком чернобыльского реактора и вообще РБМК был так называемый положительный коэффициент реактивности, при котором в некоторых ситуациях реактор мог разогнаться, когда от него ждут, чтобы он заглох. Но в Регламенте об этом его свойстве ничего не было сказано: проектировщики надеялись, что такие опасные ситуации не возникнут. Не могла действовать достаточно быстро и аварийная защита. Остановимся позже и на этом.

Не удивительно, что важнейшей, первоочередной задачей после аварии на Чернобыльской АЭС стали выработка и осуществление таких технических решений, которые позволили устранить на действующих и строящихся АЭС с РБМК их вредные особенности, существенно повлиявшие на развитие аварии. Все это сделано всего за пару лет.

Но почему же только — после аварии? Разве не знали ученые и конструкторы аппарата о его недостатках? Знали, оттого и ужесточили Регламент эксплуатации. Если бы исключили и сами причины, сделав более строгими технические средства, аппарат стал бы более дорогим и менее экономичным. Глава Светского государства Л.И. Брежнев выдвинул лозунг: “Большой эффект с меньшими затратами”. Собственно, такого принципа придерживаются повсюду, все дело в принятых пределах. Лозунг же как бы снял пределы. Серьезной аварии не опасались, проектировщики и сами поддались эйфории абсолютной надежности атомной энергетики, даже при некоторых отклонениях от конструктивных норм. Первый заместитель директора Института атомной энергии (ИАЭ) им. И.В. Курчатова В.И. Легасов собственноручно написал для моей предыдущей книжки (о строительстве АЭС): “Надежны при правильной эксплуатации” (позже обсудим и это). А при “неправильной”?

Реактор, любой, должен быть надежен независимо от этого условия, он должен уметь “без разговоров” самостоятельно заглушаться, если действия операторов неправильны, электроника это способна обеспечить. Иной атомной энергетике просто не должно быть места. Да, кое в чем виноваты и конструкторы, и персонал. Но чернобыльский реактор, по выражению одного из сотрудников ИАЭ, “позволил себя разрушить”.

Все это не помешало конструкторам публично обвинить в трагедии лишь эксплуатационников, “нарушивших Регламент”, и только через три года, на учредительном собрании Ядерного общества СССР, которое торжественно проходило в самом уважаемом общественном здании страны — в Колонном зале Дома Союзов — три крупнейших специалиста заявили:

— Нам было стыдно. Однако пора и необходимо признаться: Чернобыльский аппарат был недоработан с точки зрения безопасности. И слишком засекречен.

Выступали только специалисты высокого ранга. Многие заявляли о необходимой открытости в ядерном производстве и энергетике. И ведущий собрание вице-президент АН СССР Е.П. Велихов, на этом собрании избранный и президентом Ядерного общества, засмеявшись, произнес, как под присягой на Библии:

— Да, будем говорить правду, всю правду и одну только правду!

...Эстонский академик Густав Наан лет 20 назад писал, что подобно тому, как в физике действует второй закон термодинамики, и в человеческом обществе, даже в его маленькой ячейке — семье, как и в любой системе, заложено стремление к разбалансированности, энтропии. Необходима постоянная забота о наладке, регулировании. Иначе могут возникать сбои. Если систему совершенно предоставить самой себе, она, в конце концов, развалится. И любое государственное устройство нуждается в постоянном поддержании порядка. Сталин делал это изуверскими методами. А после него никто, особенно Брежнев всерьез этим не занимался вовсе. Неправда, что в Советском Союзе люди работали только под кнутом, раб не способен на подвижничество. Собственно, провозглашались идеалы, к которым человечество возвращалось тысячелетиями.