После Чернобыля. Том 1
Шрифт:
“Я знаю только один способ быть в ладах со своей совестью. Этот способ — не уклоняться от страданий”. Антуан де-Сент-Экзюпери.
И сегодня в этом институте можно обратиться за разъяснениями к специалисту любого уровня — никто не отказывается поделиться знаниями и воспоминаниями. Даже те, кто к созданию РБМК имел хоть и не самое прямое, но все-таки отношение и даже сам предъявлял претензии к конструкторам относительно качества и безопасности реактора, но ничего не говорит об этих своих претензиях (я узнала об этом от других людей), однако считает себя виноватым: не настоял, не добился... Повинившуюся голову меч не сечет. ИАЭ — научный руководитель РБМК.
Однажды, когда я была в кабинете теперешнего первого заместителя Курчатовского института Н.Н. Пономарева-Степного, неожиданно зазвонил
Иное дело — конструкторы, вообще работники Научно-исследовательского и конструкторского института энерготехники (НИКИЭТ). Во всех инстанциях и организациях, от многотиражки до ЦК КПСС с первых дней и вот уже почти в течение почти десяти лет НИКИЭТовцы убеждают всех, кто хочет слушать, что во всем виноваты одни операторы. Президент АН СССР, директор ИАЭ А.П. Александров очень удивился в 1993 г., когда я сказала, что в майском докладе 1986 г. говорится лишь о вине операторов и ничего — о конструктивных недостатках: “Ну как же, я им говорил, чтобы включили...” Правда, в следующем, августовском докладе эта позиция уже присутствовала. Оба доклада изложены во всеми уважаемом специализированном журнале “Атомная энергия”. Но в памяти практически всех осталось первое сообщение.
НИКИЭТ выполнил львиную долю всех работ по созданию РБМК. Здесь не привыкли слушать чьи бы то ни было предложения. Мнение самого Доллежаля считалось безупречным. Еще бы! На заре атомной энергетики он заслуженно прославился; физики в шутку, конечно, “в доллежалях” выражали степень реальности и надежности тех или иных предложений коллег. Но мало пройти огонь и воду. Бывает, что самыми труднопреодолимыми оказываются медные трубы — фанфары.
...Данная рукопись уже была в издательстве, когда мне показали только что вышедшее во ВНИКИЭТе репринтное издание небольшой книги Н.А. Доллежаля “Об энергетическом уран-графитовом канальном реакторе и об одной из версий аварии 26 апреля 1986 года на 4-м энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции”. И опять — та же песня, но с еще менее убедительными аргументами. Правда, теперь признается, что присутствовали некоторые дефекты конструкции реактора, в том числе создающие принципиальную возможность появление парового эффекта реактивности и др. Но, по мнению автора, они, разумеется, не были причиной аварии и так далее.
Между прочим, на Первой АЭС также установлен канальный реактор.
На мой вопрос, почему СССР не отказался от РБМК в пользу ВВЭР, когда весь мир отдает предпочтение последним, А.П. Александров ответил примерно так: “В США канальные реакторы тоже есть, но меньше. И даже их в начале было больше. Проектный ресурс этих реакторов там был рассчитан на несколько лет, как и наших. Но конструкция наших реакторов оказалась настолько удачнее, что они все работали и работали с не меньшей надежностью. Так зачем же от них отказываться?”
Любой механик знает: не трогай технику — и она тебя не подведет. РБМК ведь работали, и они были необходимы. Но вернемся к “нарушениям”.
Вот что, в частности, написано в монографии “Аварии и инциденты на атомных электростанциях”, учебное пособие по курсам “Атомные станции”, “Надежность и безопасность АЭС” (для студентов специальностей 10.10 и 10.11, а также слушателей спецфакультета и системы повышения квалификации), опубликованной в 1992 г. в г. Обнинске Миннауки России, Обнинским Институтом атомной энергетики, спецфакультетом по переподготовке кадров по новым, перспективным направлениям науки, техники и технологии (разбираются детали всех более или менее серьезных аварий на АЭС России и мира): “...в этой
Многие исследователи приходят к мысли, что причины аварии носят комплексный характер, а не определены действиями персонала. Обвинение же в адрес персонала не являются обоснованными, поскольку какой-либо настораживающей информации, а также опыта работы на малых уровнях мощности, дающего эту информацию о поведении реактора в переходных режимах при малых нагрузках, персонал не имел...
По опубликованным данным и оценке авторов совокупность факторов, приведших к аварии выглядит так: реактор работал на малом уровне мощности, был зашлакован и отравлен (ксеноном, образующимся обычно в процессе работы, ред.); температура теплоносителя на входе в активную зону была очень близкой к температуре насыщения; имел место большой положительный паровой эффект реактивности; оперативный запас реактивности был очень мал, то есть стержни, в основном, были выведены из активной зоны; имелся значительный эффект вытеснителей стержней. Указанные факторы “сработали” в следующей цепочке причинно-следственных связей... И дальше — не менее интересно: “Локальная критичность привела к разгону реактора на мгновенных нейтронах. Следует отметить, что после аварии в разных странах было проведено расчетное моделирование состояния реактора перед аварией и на этой основе сформулированы возможные причины разгона реактора. Изложенная выше логика вероятного развития и причин аварии опирается на совокупность документальных и расчетных данных. В этой связи интересно то, что по результатам расчета разные специалисты придавали решающее значение разным факторам в качестве главной причины введения положительной реактивности, достаточной для разгона реактора...”
Операторов обвиняют в том, что, когда 25.04.86 г., то есть за несколько часов до аварии реактор сам по себе, по непонятной причине, стал снижать мощность почти до нуля, операторы сумели его “вдохновить” на дальнейшую работу и мощность подняли вместо того, чтобы прекратить испытания. Но они старались довести дело до результата. Ведь нас так воспитывали: не бросай работу на полдороге. Пусть в них бросит камень тот, кто без греха. К тому же, в Регламенте не сказано, что РБМК-1000 не имеет права работать на малой мощности, хотя авария показала, что действительно на малой мощности работать нельзя. Но это же — абсурдное требование для нормального аппарата!
Их обвиняют также: “довели реактор до “такого” состояния”. Но ни одного предупреждающего об опасности сигнала на блочный щит управления не выходило. Ко времени создания PBMК-1000 в мире уже были известны компьютеры, способные предупреждать: “Вы ошибаетесь”, затем: “Повторяю, ошибаетесь!” И, наконец: “Дурак, я же тебе говорил, что ты зарвался...” И — выключение. Ничего подобного конструкторы на ЧАЭС не предусмотрели. Даже тревожный сигнал о нарушении реакторного “здоровья” на блочный шит управления не поступил, не насторожил.
Операторы — не совсем ангелы. Все-таки они ведь отключили САОР, хотя делать это не имели права, пусть и без последствий; хоть и незначительно, но увеличили расходы воды по некоторым ГЦН (главные циркуляционные насосы) и др. “Однако указанные нарушения не являлись первопричиной аварии, не влияли на ход ее развития и масштабы последствий”, — говорится в том же Решении Научно-технического совета ГАЭН от 15.02.90 г. Возможно, здесь оговорка, катастрофа названа аварией. Во всяком случае, нарушения Регламента операторами могли остановить энергоблок, вызвать аварию, но не катастрофу чернобыльского масштаба.