После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии
Шрифт:
Вместе с Тендером, Али и Полом мы организовали самую большую акцию. Она была не очень опасной, но масштабной по своей подготовке и исполнению. Прежде всего, было важно, чтобы все участники хорошо работали вместе, и это было важно для знакомства друг с другом в исключительных ситуациях. Мы совершили налет на оружейный магазин, чтобы забрать пистолеты и другое длинное оружие. Это было не трехминутное ограбление банка. Один за другим, как покупатели и ротные, мы входили в магазин и «занимали» его. Когда покупателей не осталось, мы быстро повесили на дверь табличку: «Временно закрыт для приема товара». Затем
Со своими зачесанными назад волосами и тонкими усиками Тендер выглядел как бандит из 1930-х годов. Али и Бар примерили тирольские шляпы, а Пол, как охотник за серидами, должен был принести определенный пистолет. Отпирание оружейного шкафа было для нас сигналом. Пол заблокировал. В самый разгар действия — приступ тревоги. Мы все суетились где-то в магазине, готовые к прыжку, но Пол просто смотрел. Ситуация становилась опасно напряженной. Тогда Бар проявил инициативу и взял на себя одеяние Павла.
Такой опыт в действии необходимо оценивать. Отключение может стать катастрофой для всей группы.
Павел был хвастуном, и в этом была проблема. Он был громогласен и не способен честно оценить свои силы и страхи. Кроме того, он умудрился напиться на всю ночь в модном пабе, затем заснуть в метро и украсть сумку с документами и пистолетом. Это привело нас в состояние повышенной готовности на несколько дней. Пол был человеком, склонным к эскападам. Ему было трудно расстаться со своими прежними привычками, которые были связаны с пабами, разговорами и выпивкой.
Мы обещали Красным бригадам две высокоточные винтовки. Мы с Баром поехали в Милан к условленному месту встречи. Ранее Раша вела переговоры с итальянскими товарищами. Она говорила по-итальянски. Это была наша первая встреча, и, к сожалению, она обернулась для нас некоторыми затруднениями. Никто из товарищей не говорил по-немецки, по-английски — только фрагментарно, этого было недостаточно для разговора. С большими усилиями — с завязанными глазами, долгой ездой по городу — мы наконец собрались в кон- спиративной квартире, но разговора не получилось, и на обратном пути я все еще проклинал заблуждение вавилонян относительно будущего с их башней. Вдобавок ко всему, одна из винтовок больше не работала, хотя мы ее предварительно проверили. Это было неудобно.
Чтобы не проделывать долгий путь с трепетом на границах почти даром, мы решили провести три прекрасных дня в Риме. В праздничной и расслабленной манере мы проехались по оживленному римскому настоящему и древним стенам вечного прошлого. Мы провели день в Колизее, прогулялись по пыльным Казарменным руинам, побродили между каменными арками под жарким солнцем юга и позволили старине погрузиться в себя. Глубоко под нами — арена гладиаторов. Мы представили себе бедных заблудших свиней там, внизу, на которых охотились и разрывали хищные львы под ликование толпы.
В последующие века человек цивилизовался? Научился ли он рационально контролировать свои архаичные инстинкты и влечения, спрашивали мы себя. Нет. Иначе как можно понять ужасающие преступления фашистов? Эвтаназия, Хиросима, дегуманизация во время войны во Вьетнаме, беспощадное убийство? Архаичные инстинкты мобилизуются сегодня,
На обратном пути мы проезжаем через Эссен и навещаем Фрица. Мы не видели его более полугода и были потрясены, увидев его таким. Исхудавший, одинокий и молчаливый. Его комната уныла. Как и наши квартиры, которые мы снимаем на несколько недель, только чтобы подготовиться к определенной операции. «Иногда я хожу к корейскому крепышу. Он работает в том же зале, что и я, и живет совсем рядом. Мы играем в нарды. Это все, на что годятся наши мозги», — говорит мне Фриц. Он полностью изолирован в социальном плане, этот человек, который наслаждается общением и нуждается в нем. Мы хотели бы забрать его с собой в Берлин. «Нет», — говорит Фриц, — «рабочие делают это большую часть своей жизни». Я не знаю, какую клятву он дал кому, чтобы продержаться год в прессовом цехе. Как неквалифицированный рабочий, он выполнял самую тяжелую и грязную работу, наряду с турецкими, марокканскими и корейскими рабочими.
Фриц обладает глубокой внутренней надежностью, и за его
За его восторгом от нетрадиционных форм скрывается жесткая, но свободная дисциплина. Это и есть мораль. Фриц имеет мало общего с образом пронзительного коммунистического террора. Его острое, но в то же время тонкое остроумие редко бывает просто ради эффекта и культурной чепухи. Это его метод освещать факты таким образом, что дальнейшие объяснения становятся излишними. Иногда я боялся его интеллектуального остроумия, которое проявляется так вдумчиво и может быть настолько точным. Фриц имел большой опыт общения с людьми и видел насквозь каждую позу, каждую игру, был свободен от громких жестов и громких слов, но при этом ласково добродушен. Я сам был еще в самом начале пути и меня было легко поймать. Но Фриц не гнушался и использовал слабости других для своего блага.
Он рассказывает о своей работе: «Мы разговариваем по крайней мере, во время перерыва. В виде коротких сухих предложений. В зале слишком шумно. Нам приходится кричать. Но они хотят поставить iRAF к стене, если им есть что сказать».
«Короткий процесс! Говорят рабочие. Пусть они умрут в тюрьме! Большинство из них за фашистские решения. Они не знают, что происходит, и не хотят знать. Они ничего ни о чем не знают. Кроме денег».
«Почему вы это терпите?» — спрашиваю я. «Ты не обязан, ты в привилегированном положении, ты знаешь и ты свободен, если хочешь».
Фриц просто хочет выяснить, что осталось от рабочего класса, что от него еще можно ожидать.
Мы говорим с ним о Берлине, о том, как хорошо мы снова организованы, рассказываем ему о предстоящей освободительной операции, мы хотим снова возбудить его аппетит, завлечь его. Но он качает головой и остается там на целый год. Он дает нам так же мало шансов, как и себе. Только после операции по освобождению он возвращается. Через полгода он попадает в волну арестов и в третий раз оказывается в тюрьме.