После полуночи
Шрифт:
Ошеломленная, Мартиника подняла крышку. Из разных отделений ей подмигнули броши и серьги. Одна из них, простая золотая брошка с мелким жемчугом немедленно показалась ей знакомой.
— Маман, — прошептала она с внезапным приливом тоски. — Они принадлежали ей, не так ли?
Ксантия положила ладонь поверх ее рук.
— Некоторые из них — подарки твоего биологического отца перед тем… хм, перед тем, как она приехала на Барбадос. Но большинство украшений купил ей мой брат Люк после того, как они поженились. Ты была слишком мала, чтобы помнить их.
— И
Ксантия кивнула. Мартиника посмотрела на сидевшего напротив Ротуэлла, но его взгляд уже вернулся к окну. Горячие слезы подступили к ее глазам, а ее сердце разрывалось от почти сокрушительной волны горя и признательности. И все же тут была и боль. Боль и глубокое чувство неполноценности. Ротуэллу, точно так же, как и ее родному отцу, она никогда не была нужна. Возможно, и ее отчим тоже никогда по-настоящему не хотел ее? Возможно, он просто был добр, чтобы угодить ее матери? В этом заключался ее самый глубокий, самый тайный страх.
Но в отличие от его покойного брата, пренебрежение Ротуэлла было очевидным, и Мартинике отчаянно хотелось знать, отчего это так. Почему она недостойна любви? Что с ней не так? Но если Ротуэлл и заметил ее боль, то это невозможно было различить на его лице. С таким же успехом барон мог бы передать ей пару старых туфель.
— Милорд? — спросила она. — Вы желаете, чтобы я получила их?
Ротуэлл снова отвернулся от окна, и не глядя на нее по-настоящему, сделал едва различимый снисходительный жест тыльной стороной руки.
— Если это доставит тебе удовольствие, — проговорил он. — Но если эти украшения тебе не интересны, то мы сможем продать их.
Продать их? Продать драгоценности ее матери? Мартиника скорее продаст самого Ротуэлла — не то, чтобы кто-то в здравом уме захотел купить его. Или все-таки кто-то захотел бы? Миссис Харрис всегда говорила, что о вкусах не спорят. Мартиника бегло оглядела фигуру опекуна, которая, надо признаться, оказалась внушительной и мускулистой. При этом он обладал высоким ростом, а его покрытые мозолями руки с длинными пальцами выглядели сильными после тяжелой работы. И, к ее изумлению, он был молод.
Мартинику отослали из дома в тринадцать лет, когда едва прошло шесть месяцев со смерти ее родителей. Тогда она полагала, что Ротуэлл — старый и черствый. Только теперь девушка осознала, что он все еще очень молодой человек. В Ротуэлле все было темным — его волосы, глаза, и да, даже цвет его лица. Годы тяжелой работы под солнцем Барбадоса сделали его кожу намного темнее, чем ее собственная, и оставили сеть тонких морщинок в уголках его глаз. Но самой темной чертой Ротуэлла была его личность. Нет, несмотря на его богатство, никто не склонен хотеть Ротуэлла.
Но ее мнение на сей счет, очевидно, оказалось неверным.
— Киран! — Мартиника услышала раздавшийся крик еще до того, как их карета остановилась.
Она выглянула наружу и увидела молодую женщину, которая быстро спускалась по парадным ступеням красивого кирпичного особняка. Она выглядела на тридцать с хвостиком, с улыбающимися
— Кузина Памела, — прошептал Ротуэлл сестре. Затем он распахнул дверь и вышел из экипажа.
Леди бросилась вперед, чтобы схватить его за руку, прежде чем он сумел помочь Ксантии выбраться из кареты. Однако вскоре все они стояли на покрытой гравием подъездной дорожке, а леди Шарп обнимала Ксантию.
— Только посмотри на себя! — Она отстранила Ксантию, ее глаза сияли. — Я уверена, Зи, что ты почти не помнишь меня. Но я тебя помню.
Ксантия улыбнулась в ответ.
— Так приятно быть здесь.
Леди Шарп переключила внимание на Мартинику и протянула ей руку.
— И Мартиника, добро пожаловать. Кузен Люк часто писал о тебе, и с большим теплом.
В этот самый момент раздался резкий стук дерева по камню. Мартиника подняла взгляд и увидела пожилую женщину, спускающуюся по элегантным парадным ступеням, с тростью с золотым набалдашником в руках. Леди была высокой, ширококостной, ее плечи почти не ссутулились с возрастом.
— Тетя Оливия. — Ротуэлл поднялся по ступеням, чтобы взять ее под локоть.
Она отмахнулась от него едва ли не с раздражением.
— Я могу одолеть дюжину ступеней без помощи, Киран, — с негодованием произнесла дама. — Господи Боже, мальчик, что, черт возьми, случилось с твоей кожей?
Леди Шарп поспешила вперед.
— Киран не хотел выставить тебя неженкой, мама, — упрекнула она. — Он вел себя как джентльмен — джентльмен, которого ты еще не запугала. А теперь иди и поприветствуй Ксантию и познакомься с Мартиникой.
— Хм, малышка Ксантия, — произнесла пожилая леди, предлагая морщинистую щеку для поцелуя. — Ты выросла, девочка — и у тебя чудесные глаза твоей матери.
— Спасибо, тетя Оливия, — ответила Ксантия.
Старая дама обратила свои похожие на бусинки глаза на Мартинику.
— Итак, ты — усыновленная девочка Люка, а? — заявила она. — Подойти, дитя, и позволь мне посмотреть на тебя.
Мартиника шагнула вперед, но в этот момент из дома вышла эффектная женщина с очень светлыми волосами. Она цеплялась за руку смуглого, щеголеватого джентльмена, которого можно было описать только как «красивого», потому что слово «привлекательный» не отдавало ему должного. Через расстояние его взгляд встретился с взглядом Мартиники, и на мгновение ее дыхание прервалось. Он не смотрел ни на Ротуэлла, ни на Ксантию, но прямо на нее, завораживая девушку пылкими темными глазами.
Затем блондинка заговорила, разрушив странные чары.
— Святые небеса, Памела, — воскликнула она, покинув своего привлекательного компаньона и торопливо спускаясь по ступеням. — Неужели это Ротуэлл?
Леди Шарп покраснела и быстро представила сводную сестру своего мужа, миссис Эмброуз.
— Кристина в настоящее время живет с нами, — объяснила она. — А это — наш сосед, лорд Сент-Врейн.
Смуглый молодой человек с элегантной грацией спустился по ступеням и низко поклонился.