После зимы: Стихи разных лет
Шрифт:
Черные ветки на белом снегу,
Своих одногодков бестолковую стаю,
Которую взрослые, не понимая,
Хотят сделать смирной, будто надгробие,
По своему образу и подобию.
Вижу еще, как будто сквозь лед,
Сбитый, с нелепым хвостом, самолет
Возле воды кругового канала
(Может быть, этого и не бывало?)
3
По счастью, в детях нет воображенья
О
Но чувствовал я взрослых настроенье
И, значит, знал в какой-то мере,
Что вдруг пришли другие времена,
Что началась война.
Тоскливы дни бессчетных отступлений.
Пусть бодрость взрослых исчезала быстро,
Быстрее таяли продукты и поленья,
И голод с холодом вдруг стали просто бытом.
А что потом? – Тревоги и сомненья...
Но успокоились немного все, едва
Врага отбросила декабрьская Москва.
4
Произрастает счастье – из простого,
Его субстрат, как наш суглинок, сер.
Я вспоминаю март сорок второго
По двум картошкам, отогнавшим смерть.
Кто их принес, хоть стыдно, но не помню.
Зато я помню, как я к ним приник,
Забыв о холоде, убежище и бомбах,
Забыв о матери, наверно, в этот миг.
Не хлеб сырой и не сухарь, который
За оттоманкой прятался в пыли,
Достался мне – рассыпчатый картофель,
Великий плод подзолистой земли.
Простой картошкой обернулось счастье...
Еды другой с тех пор не знаю слаще.
5
Вот настал наш черед, и однажды
Налегке мы покинули дом,
Оставляя прошлое в нем
Неизвестным наследникам нашим.
Из квартиры, где и поныне
Кто-то мне незнакомый живет,
Унесли меня люди родные
На подтаявший ладожский лед.
А потом – до Кобоны и дальше –
Я от сада сквозь сон отступал
К Танкограду, на южный Урал...
Отступали и те, кто постарше.
6
...Она те годы вспоминать не любит,
Но как-то вспомнила:
Была тогда метель,
Шла женщина в каракулевой шубе,
На противневезла она портфель;
Шла, низко кланяясь порывам слабым ветра,
Был шаг ее длиною в четверть метра...
7
Это – не футбольное поле, а такая могила.
Здесь много таких. Иди и смотри!
Я же – нет, не могу: мне сердце сдавило,
Возьми другого в поводыри.
Я говорить о прошедшем не в силах
И не буду пытаться сложить строку.
Это слишком печально, друг ты мой милый,
Нет, я не смогу, не смогу.
И не надо, ты скажешь.
Конечно, не надо:
Мы с тобою об этом читали не раз –
О тех, кто погиб тогда в Ленинграде,
Кто выжил, спасая город и нас;
О гордости нашей, о высокой боли
Всё сказали – и наша Анна, и наша Оля,
И не нужен другой рассказ.
8
Из таврических, полутропических снов
Что же вспомнилось в жизни дальнейшей?
Может быть, только вкус огородных даров,
А не запах земли, не шершавость стволов
И не цвет небосвода нежнейший.
И когда, волнуясь, я снова приду
На свиданье с таврическим детством,
Я, конечно, пойму, что в этом саду
Есть куда от прошедшего деться.
Сад подскажет, что нет буреломных причин
Вспоминать всё ушедшее с болью:
У древесных стволов здесь столько морщин,
Сколько было и раньше,
Не больше.
И детей будет столько же, сколько тогда,
Лишь, пожалуй, иначе одетых,
Но в пруду придворцовом живая вода
Вдруг покажется менее светлой;
Кто-то может сказать, что не так и чиста...
Только я – не из их числа.
ЛИГОВКА И ЛЕСНОЕ
1
Я рад за тех, кому не слишком сложно
Считать сегодняшний салют
Лишь отраженьем нашей славы прошлой.
Они меня, быть может, не поймут.
Но в детской жизни – той, в которой нет
тщеславья,
Где для событий нет возвышенной цены,
В тот, прежний май, другое было главным:
Не День Победы,
Нет,
А – День Конца Войны.
2
...После войны, не слишком скоро,
Мы, наконец, возвратились в свой город.
Но здесь не осталось прежнего детства:
Ни прежних игрушек, ни старого места...
Детство мое – как два осколка
Чашки одной. Но только
Этот разбитый фарфор
Не склеить мне до сих пор.