Последнее дело императрицы
Шрифт:
– Ну вот и всё, друг, — сказал Теро, хватая его за отвороты кителя. Мускулы на руках лорда консула напряглись и проступили под тонкой тканью рубашки.
Эйрин увидела глаза генерала — бессмысленно вращающиеся зрачки, — и в следующее мгновение Теро толкнул его к краю балюстрады. Она зажмурилась — вот и всё, что смогла сделать императрица, судорожно сжимающая пальцы на остатках перил.
– Ну а ты…
Эйрин открыла глаза: Теро стоял теперь в шаге от неё, всё ещё сжимая в руках окровавленный кинжал. Рыжая искра горела за его спиной, озаряя остриженные
Он усмехнулся и швырнул кинжал прочь, в темноту. Эйрин не услышала звона — наверное, кинжал полетел на плац, следом за генералом. А может, в заброшенную часть сада, где навсегда потеряется под переплетёнными ползучими стеблями ночных лилий.
– Завтра пойдёшь на эшафот. За убийство Маартена.
Он схватил её за шиворот, не разбирая — платье, волосы. Пальцы Теро были ледяными, но Эйрин не кричала даже от боли. Она хватала ртом такой же ледяной воздух, хватала и никак не могла вдохнуть. Снежинки не таяли на её ресницах.
Пока он волок её вниз по лестнице, пока галереи отзывались на их шаги долгим эхо, Эйрин даже не стонала. Она чувствовала, как слёзы катятся по лицу, и ничего не сумела с этим поделать. Всё тело сковывало предательское оцепенение, она только и могла, что едва-едва переставлять ноги.
– Я же говорил тебе уходить, — шипел Теро раздражённо. О нет, он не был спокоен. Эйрин видела, как бьётся на его шее нервная жилка. Чувствовала, как подрагивают от напряжения его руки. — Катилась бы ты из замка подобру-поздорову. Так нет же. Нет!
Эйрин не помнила, что шептала, отчаянно призывая мир к разговору. Но мир не отзывался. Он был глух и нем. Или будто давно уже умер, и замёрзшую мертвечину припорошило белым первым снегом.
Этель вернули платье. Она долго рассматривала его: чёрное, из дорогой ткани, и застёжки под самое горло. Бриллиантовые пуговицы. Она помнила, что во время стычки в Малтиле одна пуговица отскочила с манжеты, но сейчас и она была на месте.
Она прислушалась: не посмеивается ли Орден, стоя за дверью. Но было тихо. Этель дёрнула завязки у горла ночной рубашки. Белый шёлк сам собой сполз к щиколоткам.
Через несколько вздохов в дверь постучались.
– Эй, ты там ещё жива? — Орден приоткрыл дверь, но самую малость, хоть Этель уже была одета и теперь собирала волосы, стоя перед небольшим мутным зеркалом. Под ним на столике она обнаружила свои старые шпильки — с бриллиантовыми головками — и одна была погнута. Этель вспомнила, как уронила её и кто-то наступил. Кажется, по дороге в подземельную камеру.
– Орден, входи, — вздохнула она.
Дверь тихо распахнулась за её спиной, скрипнули половицы. Тот, кто всё-таки вошёл, кажется, замер возле порога. Этель обернулась, и тепло внутри разлилось парным молоком.
– Моя императрица, — произнёс Аластар, чуть склоняя голову.
Её ноги сами шагнули навстречу. Захотелось взять его за руки и проверить, что настоящий, вместо этого Этель сцепила пальцы в замок.
– Я рада вас видеть. Только вот, похоже,
Аластар жестом предложил ей присесть. В неярком свете рыжих искр Этель показалось, что на его лбу собрались хмурые морщины. Она опустилась в кресло. Чёрное платье заставляло держать спину особенно ровно, даже когда хотелось свернуться калачиком и спрятаться ото всех. Аластар подвинул ближе стул, который нашёлся у окна и тоже присел.
– Я уже слышал всю эту историю из уст Ордена. И не буду скрывать, он хочет, чтобы я узнал причины…
– Понимаю, — оборвала его Этель. Не слишком вежливо, но ещё раз выслушивать о том, как она не хочет становиться императрицей, было уже невыносимо. — Я расскажу вам о причинах.
– Я слушаю, — отозвался Аластар. Как же она отвыкла от его голоса. В душу просилось тепло, но впускать его туда было страшно. Вдруг его опять не станет, а она больше не выдержит.
Этель вздохнула. Если у неё и правда не осталось шанса выбраться из этих подземелий, то незачем хранить свою тайну.
– Всё это началось очень давно, но год назад стало особенно заметно. — Верхняя пуговица на платье начала душить её — то ли с непривычки, то ли так казалось от волнения. Этель немного оттянула ворот у горла, но вдохнуть полной грудью всё равно не смогла. — Я стала говорить с Руаной. Как это объяснить, понятия не имею. Мне легче всего было считать, что я схожу с ума. Руана всегда являлась поболтать, когда я оставалась одна, ночью или рано утром. Все разговоры сводились к тому, какая я плохая императрица… Ладно. Дело не в том.
Она не заметила, когда успела вцепиться в подлокотник кресла, но Аластар накрыл её руку своею. Оранжевые огоньки парили в воздухе между ними, многократно отражаясь в стеклянных дверцах шкафа, в окне, штору на котором она успела одёрнуть. За ним простиралась подземная темнота и — ни движения, ни вспышки.
– Последний раз Руана появилась за день до того, как я нашла Эйрин. Я как сейчас помню. Руана тогда сказала, что Эйрин меня не ищет, просто не хочет искать. Что она сама собирается стать императрицей. Я отпиралась. В общем, разговор закончился обычным пререканием, и я бы забыла о нём. Тем более что сама Эйрин сказала, что просто утратила силу времени.
Изо всех сил сжимая подлокотник, Этель с трудом вдохнула. Показалось — она вот-вот задохнётся, воздух просто не пройдёт в горло. Аластар её не торопил. Немного помолчав в ночной темноте, Этель поняла, что может продолжать.
– Как бы ни так. Когда Эйрин сбежала, она оставила мне записку. Она написала… не важно. Она просто сказала, что не искала меня, потому что я бы ей только мешала. Я ей и правда чуть было не помешала. — Она сделала усилие, чтобы улыбнуться, но в стёклянных дверцах шкафа заметила своё отражение — лицо, больше похожее на маску боли. — Вы понимаете? Я не смогла бы предположить, что моя дочь так поступит. Да, Эйрин не подарок. И сейчас я пытаюсь объяснить себе её поступок, но тогда, до нашей встречи, мне бы и мысль такая в голову не пришла.