Последнее искушение Христа (др. перевод)
Шрифт:
— Как верный петух. Знает, что не он поднимает солнце, но каждое утро взлетает на навозную кучу, кричит, и солнце встает как миленькое.
— И ты тоже, герой, сражался за Иерусалим?
— Я сражался?! Что я, дурак? Я играл в пророка.
— В пророка? У муравьишки выросли крылья? Тебя благословил Господь?
— При чем здесь Господь? Я своим умом дошел.
— И до чего же ты дошел?
— Что значит быть пророком. Твое святейшество тоже когда-то знало это, но теперь, боюсь, забыло.
— Ну, напомни мне, хитрюга Фома, — может, мне это еще пригодится. Так что же такое — быть пророком?
— Пророк — этот тот, кто надеется, когда все отчаиваются. А когда все полны надежды, отчаивается он. Ты спросишь меня,
— С тобой опасно разговаривать, Фома, — подмигнул ему Иисус. — В твоих маленьких быстрых глазках я вижу хвост, два рога и всполохи пламени.
— Пламя истины горячо — ты и сам это знаешь, рабби, да все жалеешь человечество. Сердце жалостливо — потому-то мир и пребывает во мраке. Разум безжалостен — потому-то мир и пребывает в огне… A-а, ты хочешь, чтобы я замолчал, Ты прав, — я помолчу. Мы не станем открывать великие тайны перед простаками. Ни у кого из них не хватает мужества, кроме одного, пожалуй, — вот этого.
— А кто это?
Фома подковылял к воротам и ткнул пальцем в огромного старика, который, как высушенное спаленное дерево, стоял на пороге. Корни его волос и бороды все еще отливали рыжим.
— Вот этого, — повторил Фома и отошел в сторону. — Иуда! Он единственный, кто остался стоять. Берегись, Иисус. Он полон сил. Извинись перед ним и говори с ним вежливо. Смотри, как он зол.
— Ну, что ж, во избежание быть съеденным попробуем укротить этого пустынного льва. До чего мы докатились! Иуда, брат мой! — произнес Иисус, повысив голос, — Время — зверь-людоед, но оно не насыщается человеческой плотью — оно уничтожает города, государства и, да простит мне Господь, даже богов! Но тебя оно не тронуло! Твой гнев не выкипел — нет, ты никогда не примиришься с миром. Я вижу нож на твоей груди. Гнев, ненависть и надежда — три величайших поводыря юности — блестят в твоих глазах… Привет тебе!
— Иуда, ты слышишь? — пробормотал Иоанн, пристроившийся на корточках у ног Иисуса. Он изменился до неузнаваемости — два глубоких шрама пролегли по щекам и шее, белоснежная борода закрывала грудь. — Ты слышишь, Иуда? Учитель обращается к тебе. Ответь ему!
— Он упрям, как осел, — заметил Петр. — Рот на замке — ничего не скажет.
Но Иисус не смутился и продолжил, лаская взглядом своего старого сурового спутника.
— Болтливые птицы, Иуда, пролетали над моим домом и принесли мне вести. Говорят, ты был в горах, сражаясь против своих и чужих тиранов. Потом спустился в Иерусалим и, захватив предателей саддукеев, заколол их, как агнцев, на алтаре Бога Израиля, увив им шеи красными лентами. У тебя великая, мужественная и отчаянная душа, Иуда. С тех пор, как мы расстались, радость покинула тебя. Иуда, брат мой, как я скучал по тебе. Добро пожаловать!
Иоанн в страхе не спускал глаз с Иуды, который не шелохнувшись, так и стоял, закусив губы.
— Злой дух никогда не прекращал витать над его головой, — пробормотал наконец он и отошел к остальным.
— Берегись, рабби, — добавил Петр. — Он видит тебя насквозь и только прикидывает, с какой стороны удобнее напасть.
— Я с тобой говорю, Иуда, брат мой, — продолжил Иисус. — Разве ты не слышишь меня? Я приветствую тебя, а ты не хочешь приблизить руку к сердцу и ответить мне, что ты тоже рад меня видеть. Может, ты онемел от лицезрения страданий Иерусалима? Что ты кусаешь свои губы? Ты же мужчина — не плачь, распрями плечи. Ты мужественно выполнил свой долг. Глубокие раны на твоих руках, груди, лице — подтверждение того, что ты боролся, как лев. Но что может человек против воли Господа? Сражаясь за спасение Иерусалима, ты сражался против самого Господа. Давным-давно Он задумал стереть священный город с лица Земли.
— Берегись, он шагнул тебе навстречу, — испуганно шепнул Филипп. — Смотри, он набычился — сейчас бросится на тебя.
— Давайте-ка отойдем, ребята, — пробормотал
— Муж наш, будь осторожен! — закричали Марфа и Мария, выбегая вперед.
Но Иисус продолжал спокойно говорить, хотя губы его слегка и начали подрагивать.
— Я тоже боролся, как мог, Иуда, брат мой. В юности я хотел спасти мир. Но когда разум мой достиг зрелости, я ступил на путь человеческий. Я стал трудиться: пахал землю, копал колодцы, сажал виноград и оливы. Я взял женщину и родил себе подобных — я победил смерть. Разве не к этому я всегда стремился? Я сдержал свое слово — я победил смерть!
С безумным криком Иуда бросился вперед, одним движением оттолкнув Петра и женщин, загораживающих Иисуса.
— Предатель!
Все замерли. Иисус побледнел и прижал руки к груди.
— Я? Это ты обо мне, Иуда? Ты сказал жестокое слово. Возьми его назад!
— Предатель!
Все старческое стадо пожелтело от ужаса и бросилось к выходу. Фома выскочил первым на улицу. Обе женщины устремились за стариками.
— Братья, не уходите! — закричала Мария. — Сатана поднял руку на Иисуса. Он хочет уничтожить его.
Замешкавшийся Петр тоже скользнул к дверям.
— Куда ты? — схватила его Марфа. — Ты снова предашь его, снова?
— Я не хочу участвовать в этом, — вздохнул Петр. — Искариот здоров, как бык, а я дряхл.
Иуда и Иисус остались одни. Казалось, от ярости Иуда испускал пар, пропитанный запахами пота и гнойных ран.
— Римский прихвостень! — прорычал он снова. — Твое место на кресте. Туда Господь Израиля поставил тебя сражаться. Но у тебя ослабли ножки. Смерть взглянула тебе в глаза, и ты испугался. Ты побежал прятаться за юбки Марии и Марфы. Трус! Ты изменил свое лицо и имя, прикинулся Лазарем, только чтобы спасти свою шкуру!
— Иуда Искариот, — перебил его Петр, обступившие его женщины придали ему мужества. — Иуда Искариот, разве так можно говорить с учителем? Где твое уважение?
— Какой учитель?! — закричал Иуда, сжимая кулаки. — Вот этот?! У вас что, ни глаз, ни мозгов не осталось? Это он — учитель? Что он говорил нам? Что он нам обещал? Где армии ангелов, с которыми мы собирались спасать Израиль? Где крест, который должен был стать нашей лестницей в небеса? Этот лже-Мессия не успел увидеть крест, как у него закружилась головка и он грохнулся в обморок! А потом эти добрые женщины подрядили его строгать им детей. Он говорит, что боролся, мужественно боролся. Да, он боролся, как петух в курятнике. Но твое место было на кресте, предатель, и ты прекрасно знаешь это. Вспахивать новь и утробу женщин может любой. Ты должен был взойти на крест. Ты гордишься тем, что победил смерть? Горе тебе! Рожать детей на съедение преисподней — это, по-твоему, победа над смертью?! Корм для сатаны — вот что такое твои дети! Ты просто стал поставщиком мяса для него. Предатель! Трус!
— Иуда, брат мой, — дрожа, сказал Иисус. — Иуда, брат мой, да поимей же ты сострадание.
— Ты разбил мое сердце, сын плотника, как я могу сострадать тебе? Я, как покинутая женщина, готов кричать, выть и колотиться головой о камни! Я проклинаю день твоего рождения, я проклинаю день своего рождения! Я проклинаю час, когда встретил тебя и ты наполнил мое сердце надеждами! Какую радость, какую свободу ты вдохнул в нас! Какое счастье было слушать тебя, когда ты говорил о Земле и Небе, шагая впереди всех! Казалось, ягоды винограда увеличивались до размеров арбузов. Чтобы насытиться, нам всем хватало одного пшеничного зернышка. А как-то ты умудрился накормить даже тысячную толпу пятью хлебами. А звезды! Какой свет, какой блеск разливался по небу! Воистину, то были не звезды, а ангелы! Нет, не ангелы, то были мы — твои ученики, мы вместе с тобой всходили на небосклон и сияли вокруг тебя, и ты горел, словно солнце. Помнишь, ты обнял меня и умолял: «Предай меня, предай. Я должен быть распят и должен потом воскреснуть, чтобы спасти мир!»