Последнее искушение Христа (др. перевод)
Шрифт:
Старый священник взял руки Иисуса в свои, чтобы успокоить его, но Иисус продолжал конвульсивно вздрагивать.
— Не бойся, дитя мое, — утешал его раввин. — Чем больше в нас дьяволов, тем больше ангелов может получиться из них. Ведь ангелами мы называем раскаившихся дьяволов, а посему веруй… Но я бы хотел тебя спросить еще об одном: Иисус, спал ли ты когда-нибудь с женщиной?
— Нет, — еле слышно ответил тот.
— И тебе не хочется?
Молодой человек покраснел, не в силах вымолвить ни слова, лишь кровь его бешено колотилась в висках.
— Тебе не хочется? — повторил старик.
— Хочется, —
— Нет! Нет! Не хочу!
— Почему? — спросил священник, который не мог выдумать другого лекарства от его страданий. Он знал по собственному опыту и на многочисленных примерах своих больных, одержимых дьяволами, которые с пеной у рта клялись и кричали, что мир слишком мал для них, — они женились, рожали детей и успокаивались.
— Это слишком мало для меня, — отчетливо произнес страдалец. — Мне нужно больше.
— Слишком мало? — удивленно воскликнул раввин. — Чего же ты тогда хочешь?
Гордая, крутобедрая Магдалина с обнаженной грудью и накрашенными губами, подведенными глазами и нарумяненными щеками проплыла перед мысленным взором в голове у Иисуса. Она смеялась, и зубы ее сверкали на солнце, тело ее изгибалось, меняло форму, и вот уже это не Магдалина, а озеро, наверное Генисаретское, и на берегу его собрались тысячи людей — тысячи Магдалин, счастливых, смеющихся, купающихся в лучах солнца. Нет, не солнца, купающихся в его лучах — Иисуса из Назарета, который склонялся над ними, бросая на их лица отблески своей славы.
— О чем ты задумался? — спросил раввин. — Почему ты не отвечаешь мне?
— Ты веришь в сны, дядя Симеон? — неожиданно спросил племянник. — Я верю. Кроме них, я ни во что не верю. Как-то мне приснилось, что невидимые враги привязали меня к высохшему кипарису. В тело мое впивались длинные красные стрелы, и оно сочилось кровью. На голову мне они водрузили терновый венец, на котором горящими буквами было написано «Святой богохульник». Я — богохульник, рабби. Так что лучше не спрашивай меня ни о чем, а то я начну богохульствовать.
— Ничего, дитя мое, можешь начинать, — спокойно ответил раввин и снова взял его за руку. — Богохульствуй, облегчи свою душу.
— Во мне сидит бес, который кричит не переставая: «Ты не сын плотника, ты — сын царя Давида! Ты не мужчина, ты Сын человеческий, о котором пророчествовал Даниил». И еще того пуще: «Ты — сын Господа!» И это не все! «Ты — Господь!»
Симеон слушал, склонившись, и дрожь сотрясала его дряхлое тело. Растрескавшиеся губы Иисуса покрыла пена, язык застревал в гортани; он больше не мог говорить. Да и что еще он мог сказать? Он уже все сказал; он чувствовал, что душа его опустошена, и, вырвав свои руки у старца, он встал.
— Может, ты еще хочешь о чем-нибудь спросить? — с ядовитой усмешкой обратился он к старику.
— Нет, — ответил раввин, чувствуя, что силы покидают его. Много бесов изгонял он за свою жизнь — одержимые стекались к нему со всех концов Израиля, и он излечивал их. Однако их бесы были мелкими, и изгонять их было просто — бесы похоти, гнева, болезни. А теперь… Как ему победить такое?
Ветер Яхве ломился в дверь, пытаясь ворваться внутрь. Все остальное молчало — ни завывания
ГЛАВА 11
Закрыв глаза, сын Марии прислонился к стене. Отчаяние застыло на его лице. Старый раввин опустил голову на колени и вернулся к своим размышлениям о дьяволах, аде и сердце человеческом. Нет, ад это не подземная бездна, его вместилище — сердца человеческие, сердца праведных, самых праведных. Господь — бездна, но и человек это тоже бездна, и раввин не хотел заглядывать в свою душу — ему было страшно.
Вязкая тишина окутала мир. Все замерло. Даже пара черных псов уснула, устав от звуков причитаний и молитв над трупом усопшего. Тут-то из-за угла и донеслось это сладкое шипение. Юродивый Иеровоам услышал его первым. Ветер Яхве всегда приносил это вкрадчивое шипение, и, вслушиваясь в него, Иеровоам чувствовал, как истома разливается по его телу. Солнце уже садилось, но весь двор еще был залит светом. Он скользнул взглядом по вымощенной плитами земле и увидел у пересохшего колодца ее — огромную черно-желтую змею; она раздувала шею, шевелила языком и шипела. Никогда в своей жизни Иеровоам не слышал более сладостной музыки, чем звуки, лившиеся из этого змеиного горла. Жаркими летними ночами, когда ему снились женщины, они являлись к нему в образе такой змеи.
Иеровоам вышел из кельи и осторожно, затаив дыхание, направился к змее. Она шипела и раскачивалась, и, глядя на нее, он тоже принялся шипеть, и постепенно змеиный дух стал перетекать и в его тело. Одна за другой из высохшего колодца и просто из песка начали появляться новые змеи — голубые, зеленые, желтые, черные… Словно вода, быстро и неслышно, они стекались к первой змее и присоединялись к ее пению, они терлись друг о друга, сплетаясь все крепче и крепче, пока их свернувшиеся тела не образовали единую тугую гроздь, будто свисающую с невидимой виноградной лозы. Иеровоам замер с раскрытым ртом. «Вот так же мужчины и женщины, — думал он, — за это Господь и выгнал нас из рая». И его горбатое, ни разу не целованное тело вопреки его мыслям раскачивалось, словно завороженное движением змеиных тел.
Услышав шипение, раввин приподнял голову и прислушался. «Ветер Яхве, — произнес он про себя, — змеи любят его жаркое дыхание — они празднуют свои свадьбы». Чары змеиного шипения просочились и в келью, словно нитями опутывая и дурманя сознание, и старик чуть было не поддался им… Но вот он вздрогнул: «Все от Бога, — пронеслось у него в голове, — и все не так просто: за явным скрывается тайное. Люди говорят: „Это — змея“, и мысль их не идет дальше, но ум, пребывающий в Господе, видит сокрытое за внешним, зрит тайный смысл. Но какой?»
Симеон свернулся калачиком на полу. Какой тайный смысл? Холодный пот струился по его смуглому лицу. Он то всматривался в бледного человека, стоявшего рядом, то с закрытыми глазами прислушивался к змеиному шипению. Что таилось за этим?
Он изучил язык зверей и птиц у великого целителя Иосафата. Он мог объяснить звуки, издаваемые орлами, ласточками и голубями. Иосафат обещал, что обучит его языку змей, но умер и унес секрет с собой. Эти змеи сегодня несомненно принесли какую-то весть. Но какую?