Последнее искушение Христа (др. перевод)
Шрифт:
— Мария, дитя мое, ты — женщина, твои слезы, твоя ласка обладают огромной силой. Пади ему в ноги, умоли его не возвращаться в Иерусалим. Книжники и фарисеи сегодня совсем рассвирепели. Я видел, как они шептались, замышляя недоброе. Они хотят его смерти.
— Смерти? — воскликнула Магдалина, и на сердце ей навалилась невыносимая тяжесть. — Разве он может умереть, отец?
Старый Симеон взглянул на свою дочь и горько улыбнулся.
— Мы всегда так говорим о тех, кого любим, — сказал он.
— Но, отец, он не такой, как все, не такой! — с отчаянием воскликнула Магдалина. — Он другой! Другой! — повторяла она снова и снова, чтобы остановить
— Откуда ты знаешь? — спросил старик — сердце его дрогнуло, ибо он верил женским предчувствиям.
— Знаю, — ответила Магдалина. — Не спрашивай меня, откуда. Я просто знаю. И не бойся, отец. Кто посмеет прикоснуться к нему после того, как он воскресил Лазаря?
— Сейчас, после того, как он воскресил Лазаря, они еще больше разъярились. Раньше они слушали его проповеди и пожимали плечами. Теперь же, когда стало известно о чуде, любящие его набрались смелости и кричат: «Он — Мессия! Он воскрешает мертвых! Сила его от Господа! Пошли присоединяться к нему!» Сегодня за ним бежала целая толпа с пальмовыми ветвями. Увечные угрожают, вздымая свои костыли, бедняки смелеют. А книжники и фарисеи, видя все это, приходят в ярость. «Если он пробудет на свободе еще немного, с нами, считай, покончено», — повторяют они и идут к Анне, от Анны к Каиафе, от Каиафы к Пилату и роют ему могилу… Мария, дитя мое, вцепись в его колени, не пускай его больше в Иерусалим. Мы должны вернуться в Галилею! — ему вспомнилось мрачное, изъеденное оспой лицо. — И вот еще, по дороге сюда я видел Варавву. Он что-то делает около деревни — вид его отвратителен, как у демона. Услышав мои шаги, он спрятался в кустах. Это дурной знак! — Ноги старика подогнулись, и он начал падать. Магдалина подхватила его на руки и втащила в дом. Усадив его на стул, она опустилась рядом на колени.
— Где он сейчас? Где ты оставил его, отец?
— В Храме. Он кричит, глаза его пылают: кажется, он собирается поджечь священное здание! И что он говорит — Боже мой! Какие кощунства! Он говорит, что уничтожит Закон Моисея и установит новый Закон. Что не нужно ходить к Господу в Храм, что встретить его должно в собственном сердце! — Старик понизил голос. — Временами, дитя мое, — промолвил он, дрожа, — мне кажется, что я схожу с ума. Или Вельзевул…
— Замолчи! — воскликнула Магдалина.
Пока они беседовали, один за другим в дверях появились ученики. Магдалина вскочила, но Иисуса среди них не было.
— А Иисус? — вырвался из ее груди душераздирающий крик. — Где он?
— Не пугайся, — хмуро ответил ей Петр, — он идет.
Мария, сестра Лазаря, оставив брата, тоже вскочила и подошла к ученикам. Лица их были темны и тревожны, глаза безрадостны. Мария прислонилась к стене.
— А учитель? — робко пролепетала она.
— Он сейчас придет, Мария, сейчас придет… — ответил Иоанн. — Неужели мы бросили бы его, если бы с ним что-нибудь случилось?
Мрачные ученики разошлись по дому, стараясь быть подальше друг от друга.
Матфей достал из-под хитона свой папирус и приготовился писать.
— Скажи, Матфей, — промолвил старый раввин. — Скажи что-нибудь, и да будут с тобой мои благословения.
— Рабби, — ответил Матфей, — только что, когда мы все вместе возвращались, у ворот Иерусалима нас нагнал центурион Руфус. «Стойте! — закричал он. — У меня есть распоряжение относительно вас!» Мы замерли от страха. Но Иисус спокойно протянул руку римлянину. «Рад тебя видеть, друг, — промолвил он, — что тебе от меня надо?» — «Это не мне
Пока Матфей рассказывал, ученики молча приблизились и опустились на пол.
— Лица ваши тревожны, — промолвил Симеон. — Вы что-то скрываете от нас.
— Нас другое волнует, Симеон, другое… — пробормотал Петр и снова умолк.
Оказалось, что по дороге назад их обуяли демоны гордыни. Начались воскрешения из мертвых — День Господа, судя по всему, приближался, учитель скоро займет свой престол. Значит, пришло время и им делить должности. Тут-то между ними и начался спор.
— Я воссяду от него по правую руку — он любит меня больше всех.
— Нет, меня! Меня! — закричали все наперебой.
— Меня!
— Меня!
— Я первым назвал его «рабби»! — заявил Андрей.
— А мне он чаще снится, чем тебе! — возразил Петр.
— А меня он называет «возлюбленный»! — промолвил Иоанн.
— И меня!
— И меня!
— А ну-ка, замолчите, все вы! — вскипел Петр. — Разве не мне он сказал намедни: «Петр, ты та скала, на которой я возведу Новый Иерусалим»?
— Он не говорил «Новый Иерусалим»! У меня здесь записаны его точные слова! — воскликнул Матфей, похлопывая по своему свитку.
— А что же он мне сказал, писака? Я слышал это! — в раздражении вскричал Петр.
— Он сказал: «Ты — Петр, и на этом камне я построю свою церковь». «Свою церковь», а не «Иерусалим» — это большая разница!
— А что он мне еще обещал? — закричал Петр. — Что ты остановился? Тебе не выгодно продолжать дальше, да? Что насчет ключей? Ну, говори же!
Матфей неохотно достал свиток, раскрыл его и прочел:
— «И тебе я вручу ключи от Царствия Небесного…»
— Продолжай! Продолжай! — торжествующе воскликнул Петр.
Матфей сглотнул слюну и продолжил:
— «И то, что завяжешь ты на земле, то завяжется на небесах, а что развяжешь, то развяжется…» Все!
— Это что вам, пустяки? Я — слушайте вы все! — держу ключи, я закрываю и открываю врата рая! Захочу — впущу вас, не захочу — не впущу!
К этому времени ученики совсем уже распалились и наверняка перешли бы к драке, если бы не достигли Вифании. Тут, устыдившись жителей деревни, они проглотили свои обиды, но на лицах их все еще был написан гнев.
ГЛАВА 26
Между тем Иисус шел с центурионом, а за ними по пятам — верный Иуда. Они углубились в узкие кривые улочки Иерусалима и двинулись по направлению к Храму, за которым высилась цитадель с дворцом Понтия Пилата.
Центурион прервал молчание.
— Галилеянин, — промолвил он, — моя дочь прекрасно себя чувствует и все время вспоминает тебя. Всякий раз, как ей становится известно, что ты собираешься говорить, она старается убежать из дома, чтобы послушать тебя. Сегодня мне пришлось держать ее за руку — мы вместе слушали тебя у Храма, и она хотела броситься целовать тебе ноги.