Последнее поколение
Шрифт:
— Прекрати! — велел он жёстко. — Приди в себя! Это не конец. Скажи, ты слышал о клонировании?
— Да, — закрыв глаза, прошелестел цергард, ему изменили силы, — так хверсы размножают.
— Так и человека можно размножать, если есть нужда.
— ПРАВДА?!!
— Правда, — подтвердил тот. — Способ не самый оптимальный, но всё же лучше, чем гибель человечества. Выбирать в нашем положении не приходится.
Это действительно был выход. Простая и надёжная, годами отработанная технология — не на людях, понятно, но какая, по большому счёту, разница? Оставалось определиться с деталями: как заставить Землю поделиться
— Вот что, — решил Гвейран, — ты выпей ещё кватты и пойди отдохни, на тебе лица нет. А я вернусь в камеру, всё обдумаю. Вечером встретимся, обсудим. Договорились?
— Да, — покорно кивнул тот, поднёс руку к кнопке вызова конвоя… — Только… Пожалуйста, прошу вас… Не говорите никому, не говорите в камере, там прослушка… Если хоть кто-то узнает, если они узнают… Нас перебьют, всех до единого, просто в отместку, злость сорвут… Такая будет резня, какой ещё свет на видывал… — голос цергарда дрожал, Гвейрану казалось — ещё секунда, и он падёт пред ним на колени, как паломник перед храмом Создателей. Не из страха за собственную жизнь — не умел этот человек бояться за себя — за жизнь тысяч и тысяч таких, как он…
Он обнял его за плечи, как когда-то, много лет назад, заглянул в бескровно-белое лицо, в молящие глаза…
— Не бойся, мальчик. Всё будет хорошо. Сдохну, но не подведу.
Тот молча кивнул в ответ и облизнул пересохшие губы.
…А спустя полчаса, спокойный и бодрый цергард Эйнер уверенно шагал по коридору Генштаба, торопясь на внеочередное заседание Совета, посвящённое обстановке на фронтах и продовольственной ситуации в стране. И ни одна живая душа не могла догадаться по его виду, какое потрясение ему только что пришлось пережить. Спасибо отцу за жестокую науку…
Верно говорят, беда не приходит одна.
Весна — голодное время. Целый час длился доклад Верховного цергарда Звара, и по словам его получалось, что положение близко к катастрофе. Обычно главы ведомств были склонны приукрашивать неприглядные ситуации, чтобы не выказать себя некомпетентными руководителями. На этот раз дело было серьёзно настолько, что Звар побоялся личной ответственности и вывалил всё как на духу, откровенно и безжалостно, с цифрами, выкладками и расчетами.
Запасы продовольствия по всей стране тают на глазах. Восточные провинции уже голодают, то же ждёт и остальных, причём в самое ближайшее время. Десятки крупных складов остались на территориях, захваченных врагом. Семь процентов посевных площадей отняла топь. До нового урожая нормы нужно урезать минимум на треть, а лучше вдвое. Причём всем категориям граждан, без исключения, — при этих словах Звар обвёл присутствующих многозначительным взглядом. Потому что снабжались соратники-цергарды и лица, к ним приближённые (каковых насчитывались добрые сотни на каждого), прямо скажем, очень неплохо…
Цергард Эйнер слушал доклад в пол-уха. Во-первых, всё это он и сам знал, уже давно, и куда лучше, чем соратник Звар. Тому, как водится, докладывали не всю правду. Чиновники врали снизу вверх, по цепочке, ложь множилась, картина искажалась всё сильнее. (К примеру, не семь процентов площадей ушло в топь на самом деле, а все пятнадцать; шесть из них мелиораторы могли спасти, но не справились из-за перебоев с техникой. И о числе складов, отошедших врагу, контрразведка располагала сведениями более точными и удручающими.) Во-вторых, не до пайков и норм ему было, по сравнению с предстоящим тотальным вырождением человечества, эта забота казалась пустяковой.
Увы, только казалась. Потому что, отвлекшись на секунду от собственных мрачных мыслей, Эйнер неожиданно для себя обнаружил, что Совет вновь обсуждает его персону. «Отечество в беде, лояльные граждане вынуждены страдать от голода, а кое-кто из цергардов пригрел у себя под боком на казённых харчах десятки вражеских агентов!» — возмущался Кузар, и Репр ему поддакивал.
В тот день у Эйнера не было сил защищаться. Ответил лишь, что вина задержанных пока не доказана.
— Помилуйте! — вознегодовал Репр. — Что значит «не доказана?!! Они у вас сидят месяцами! Пора бы уже определиться! Если честные граждане — выпускайте на свободу, пусть трудятся на благо Отечества, отрабатывают, что прожрали. Если шпионы — на перевербовку, либо в расход, если не поддаются, и нечего им наше добро скармливать! — почему-то он оставил свой излюбленный высокопарный слог, заговорил по-казарменному.
Верховные одобрительно загудели.
— Можно подумать, по ведомству соратника Репра никто не сидит, — язвительно усмехнулся цергард Сварна. — Чем чужие десятки мерить, вы бы лучше свои тысячи пересчитали!
Удивительно, но Репр был готов к такому повороту.
— Напрасно беспокоитесь, соратник. У нас система отлажена. Десять дней — и готово постановление: лагерь или свобода. Затраты в любом случае окупаются…
Решение было принято большинством голосов. Ограничить предельный срок пребывания заключённых в камере на казённом довольствии двадцатью днями. Если следствие не укладывается в установленный норматив и желает его продлить — пусть изыскивает внутренние средства на содержание интересующих его лиц.
Наверное, это было справедливо. Возможно, Эйнер и сам поддержал бы такой вердикт — зачем напрасно томить людей по камерам? Если бы только не пришельцы! Ну, не мог он их «пустить в расход», как бы там Отечество не голодало! Отпустить на свободу, под надзор? Тоже нельзя. Неспроста, ох, неспроста, прицепился Репр к этим «десяткам», которых на самом деле не было! Был только «десяток», один! Почуяли, соратнички: что-то с ним не ладно, вот и впились: выпускай! А стоит выпустить, перехватают по одному и развяжут языки пытками. Тогда конец всему… Значит, выход один. Изыскивать внутренние средства. Они есть, конечно. Это из них шла прибавка к основному рациону, скрашивающая стол заключённых. Теперь им предстоит жить только на неё.
И вечером надо как-то сказать об этом Гвейрану, обещавшему спасти человечество…
— Что-то случилось, господин цергард?! — из размышлений его вывел встревоженный голос адъютанта.
— Нет. Почему ты так решил?
— Ну… у вас такой вид… простите… Как будто кто-то умер.
— Не обращай внимания. Все пока живы… — «Надолго ли?» — Просто вдруг устал. Не люблю долгих совещаний… Разбуди меня на втором закате.
Вечернее совещание в допросном кабинете тоже вышло долгим. Им многое нужно было обсудить.